Эра беззакония - Вячеслав Энсон

Отвечая много раз на похожие вопросы, Калмычков был спокоен. Он давно приучил себя не врать, даже по мелочам. Не из врожденной честности, а как единственный способ не запутаться. На противоречии самому себе люди прокалываются чаще всего. Особенно в мелочах.

Не пугали его и вопросы Вадима Михайловича, пытавшегося выявить степень готовности служить идеям «спасителей Отечества». Готовности не было, и Калмычков не скрывал это. «Иду служить из соображений личной выгоды…» — прямо читалось в его ответах. Как бы там ни было, к одиннадцати часам ночи его, измученного, развязали-распутали и отправили в зал кафе, дожидаться. «Мучители» выглядели не лучше, даже Вадим Михайлович утратил лоск.

Калмычков пил кофе в обществе охранников и думал: «Теперь у них мое собственноручное признание записано на пленку. Плотно сел. С другой стороны, без такого кукана и к кормушке никого не допускают. Чтоб не зажрался невзначай. Не забыл — кому служит…»

Через полчаса Вадим Михайлович закончил принимать доклады от специалистов. Он вышел в зал, сел напротив Калмычкова. Молча уставился ему в лицо. «Седой» уже не выглядел моложавым бодрячком: глаза покраснели, веки налились.

— Теперь и пошутить, и коньячку можно, — сказал он, отведя свой долгий взгляд.

— Не убьете, значит? Сразу… — ирония у Калмычкова получилась кривоватая.

— Не только не убьем, Николай Иванович, а будем заботиться о долгой, благополучной жизни. Если не подведете, конечно, — сказал «Седой».

— Пытали, пытали, а так и не поняли — я к предательству не предрасположен…

— Все поняли, все. И рады, что генерал не ошибся. Инструментально подтвердили его наблюдения, — Вадим Михайлович принял из рук охранника коньяк и лимончик на блюдце. Калмычкову тоже поднесли.

— Ну, как я выгляжу под микроскопом? — спросил он после первой.

— Неплохо, — ответил Вадим Михайлович. — Лучше меня в ваши годы. Боюсь ошибиться, возможно, лучше всех, кого я знаю. Буду рекомендовать вас на продвижение в министерство. Жалко кадры из города вывозить. Но там нужнее.

— Справлюсь ли? — подумал вслух Калмычков. — Хотя, чего там… Конечно справлюсь.

— Здоровый оптимизм не повредит, — улыбнулся Вадим Михайлович. — Надо привыкать к командной игре. С этим у вас плоховато. Волк-одиночка с вашим потенциалом — разбазаривание ресурса. Помните, как выглядит кристаллическая решетка алмаза? Вот-вот… Крепкие и правильные связи между атомами углерода делают алмаз непобедимым. Графит из тех же атомов. Но крошится. Связи неправильные! Если мы создадим в толще рыхлого углерода алмазную структуру… — он не стал договаривать, только сжал кулак.

Выпили еще по две, но усталость не отпустила.

— Езжайте домой, Николай Иванович. Отдохните. Можете на службу пару дней забить. Арапов в курсе. Покопайтесь в себе, устраните противоречия. Попытайтесь подняться на новый уровень видения событий. Это само придет, и мы подучим, но лучше, когда работаешь на опережение. Лишний козырь. Вы нужны собранным, готовым к работе. Без колебаний и сомнений.

Чуть не упустил! С Приваловым, другом вашим, пока не общайтесь. О бизнесе не заботьтесь. Придет время — устаканим. — Он вымученно улыбнулся. — До встречи!

25 октября, вторник

По большому счету, Калмычков мог обойтись без двух дней свободы, выделенных Вадимом Михайловичем на профилактику мозгов. Усталости в нем не было, наоборот — подъем боевого духа. Зуд бурной деятельности. Он порывался на службу, даже вышел из дома на следующее утро. Но зазвонил мобильник, и генерал Арапов в точности продублировал распоряжение «Седого». Пришлось возвращаться.

«Чем бы занять себя?.. — обдумывал он возникшую проблему. — Может, позавтракать второй раз?» Налил кофе.

Валентина принялась поднимать в школу дочь, заполночь вернувшуюся от подруги. Их перебранка отбила утренний аппетит. Кое-как дожевал бутерброд, а кофе выплеснул в раковину.

Тут жена попыталась вовлечь его в воспитательный процесс: «Ну, скажи ей!.. Ты же отец…». Лучше бы она этого не делала.

Калмычков отыскал в памяти несколько правильных фраз, произнес твердо, но доброжелательно. Дочь пропустила их мимо ушей. Сказал еще что-то умное и педогогически верное. Полный «игнор»! Когда назидания переросли в угрозы, бедная Валентина вытолкала его из кухни, подальше от греха.

Ксюня вздохнула презрительно: «Что поделаешь, посылает судьба людям предков, которые элементарных вещей не понимают. А туда же — учат жить!.. Древние, как паровоз! Серую жизнь прожили и повзрослевшего человека хотят лишить радости. Дудки! Я самостоятельная. Я личность.

Яркая индивидуальность, как вчера Артем сказал. А это главное: яркость и индивидуальность! По телеку во всех передачах об этом говорят. Чужие ребята могут понять, а родителям в лом. Только учат и запрещают! Трелобиты ископаемые, на себя посмотрите. Как живете? Хотите меня на такое же прозябание обречь?..»

Ксюня ковыряла кашу, и на ее миловидном личике читались презрение и скука. Калмычков выглянул из комнаты, собираясь сказать что-то правильное, конструктивное. Но увидел это лицо, сплюнул в сердцах и скрылся за дверью. Дождался, когда мать и дочь разойдутся на работу и в школу, и только тогда покинул убежище.

Им стало некомфортно втроем. Три года назад были классной семьей, пока не втянулись в выяснения отношений. Плавно, незаметно, слово за слово, упрек за упреком. Слезы, молчанки, злобно поджатые губки. Дальше скандалы, истерики. Стандартная, в общем, схема.

Два года назад Валентина развязала против него войну. «Или — или!..» Требовала перемен. Его самого и его образа жизни. Конечно, под флагом борьбы за спасение семьи.

Калмычков тонул в работе, пошла их с Женькой тема. Каждый день висел на волоске. И бандюки могли грохнуть, и свои посадить. А она взбеленилась против долгих задержек по ночам, против возвращений в пьяном виде. «У нас дочь растет! — орала. — Что она видит?» Пошло-поехало.

Пока грызлись, Ксюня подросла. Дома ей стало тошно. Родители дураки, только ругаются. Появились подружки, бары, клубы. Наверно, уже курит и вино пробовала. Пиво в их возрасте все пьют, это Калмычков видел, не хотелось бы большего.

Послонялся бесцельно по квартире. Не разбежишься в двухкомнатной хрущобе. И заняться нечем. К Женьке сгонять? Нельзя… Разве что почитать? Редкое удовольствие по нынешнему ритму жизни. Раньше любил. Все, чем набит их книжный шкаф, Калмычковым давно перечитано. Он принялся перебирать книги и журналы. С одного взгляда на обложку вспоминал об их содержании. Нашлись, правда и книжки, о существовании которых напрочь забыл. Вертел в руках и не мог вспомнить, что в них написано.

В нижнем ящике наткнулся на семейный альбом фотографий. «Сколько лет, сколько зим!.. Давно не попадался на глаза». Калмычков перенес трехкилограммовое дерматиновое чудище на диван и открыл, почему-то с конца.