Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Бекингем стал сердито возражать Коттингтону, пока его не прервал король: «Нет, Стини, ты, ей-богу, несправедлив к нему. Человек прямо ответил на мой вопрос, причем честно и разумно: к тому же он не сказал ничего, что я не говорил тебе до того, как его позвали». Однако, пусть и с большой неохотой, король подтвердил свое согласие на рискованную поездку. Было решено, что к ним троим следует присоединить Эндимиона Портера, придворного, который вырос в Испании и может выступить в качестве переводчика.

Утром 18 февраля Карл и Бекингем отправились в путь из особняка Бекингема в Эссексе. Они приклеили бороды и ехали под именами Тома и Джона Смитов. Все это выглядело крайне неправдоподобно. В Грейвсенде они дали лодочнику золотую монету и ускакали, не спросив сдачи. Человек подумал, что это дуэлянты, которые намереваются сразиться на зарубежном поле, и сообщил о них в городской магистрат. Оттуда отправили офицера, чтобы перехватить путешественников, но он не смог их найти. В качестве предполагаемых убийц Смитов остановили в Кентербери. Бекингему пришлось снять фальшивую бороду, чтобы убедить мэра в том, что он лорд-адмирал и тайно едет инспектировать свой флот. В конце концов они добрались до Дувра, где Портер и Коттингтон зафрахтовали судно. Вскоре после их отъезда затосковавший король написал им письмо. «Мои милые мальчики и дорогие храбрые рыцари, достойные описания в новом романе, благодарю вас за спокойные письма, но, думаю, вряд ли вам удастся долго оставаться неузнанными, поскольку о вашем отъезде много говорят за границей». В отсутствие Бекингема король сделал его герцогом, таким образом он стал самым выдающимся даже среди выдающихся.

Двое инкогнито приплыли из Дувра в Булонь, а после двух дней в седле достигли Парижа. Через две недели, уставшие от изнурительной скачки, они наконец прибыли в Мадрид и постучали в дверь английского посла в Испании. Джона Дигби, недавно удостоенного титула графа Бристоль, Эдвард Хайд, граф Кларендон, описал как человека «мрачного вида, с наружностью, которая вызывает уважение». Он сохранил хладнокровие при неожиданном приезде двух высокопоставленных лиц и принял их со всем почтением и учтивостью. Однако известие о прибытии Карла вскоре дошло до ушей Гондомара, прежнего испанского посла в Англии, который год назад вернулся домой. Он явился к премьер-министру Испании Оливаресу, ослепительно улыбаясь. На его улыбку Оливарес заметил:

– Можно подумать, будто вы заполучили в Мадриде короля Англии.

– Если и не короля, то, по крайней мере, принца!

Тогда Оливарес и Гондомар отправились к Филиппу IV с потрясающей новостью, что принц Уэльский лично прибыл просить руки его сестры. Но что Карл имел в виду, проделав такой сложный путь в Испанию? Гранды пришли к выводу, что теперь он готов поменять свое вероисповедание. Филипп и Карл согласились, что им следует встретиться на открытом воздухе, избежав таким образом всей помпы и церемониала официальной аудиенции. У принца не было достаточно большой свиты, чтобы появиться с подобающим достоинством. Поэтому его пригласили в королевскую карету, а несколько дней спустя разместили в апартаментах, подготовленных для него в королевском дворце.

Уже распространилось мнение, что Карл готов изменить веру, и он действительно не подавал знаков к обратному. Принц продолжал уходить от этого вопроса, изо всех сил стараясь не обижать испанцев, пока не получит жены. «Мы думаем, будет справедливо, – писали он с Бекингемом Якову, – заверить вас, что ни в духовных, ни в мирских вещах к нам не предъявляют требований, которые бы не были оговорены раньше». Они глубоко заблуждались. Сама инфанта заявила, что никогда не согласится выйти замуж за протестанта. Ей сказали, что в таком случае она ляжет в постель с еретиком, который рано или поздно будет гореть в адском огне.

Внешнюю политику Англии на тот момент, кроме прочего, осложняли отношения с Нидерландами. 27 февраля 1623 года на острове Амбон (теперь Молуккские острова в составе Индонезии) сначала пытали главу английских торговцев Ост-Индской компании, а затем отрубили ему голову. Его казнили по приказу местного голландского губернатора на том основании, что он планировал нападение на голландский гарнизон. Девять других английских купцов постигла та же участь, и донесение об этом событии вызвало в народе возмущение беспрецедентных масштабов. Оно стало темой пьес и баллад, лубков и гравюр, настраивающих общественное мнение против страны на другом берегу Северного моря.

В следующем месяце несколько голландских военных кораблей загнали каперов в бухту шотландского Лита и начали обстреливать сам городок. Яков расценил этот инцидент как непростительное посягательство на суверенную территорию. Второй случай подобного рода произошел в городе Коуз на острове Уайт, в проливе Ла-Манш. Для короля такие действия голландцев были невыносимы. Желая покарать обидчиков, он отправил письмо сыну в Мадрид, поручив ему начать переговоры с испанцами о совместном нападении на Нидерланды, в результате которого они поделят страну. Очень редко настолько незначительный повод использовался для начала большой войны. На этот раз он тоже не привел к результату. Гнев Якова остыл, и с Нидерландами достигли компромисса. Однако изначальный план короля показывает, что он по-прежнему безоговорочно рассчитывал на поддержку испанцев, а весь эпизод иллюстрирует импульсивность и непредсказуемость Якова.

Карлу еще не давали возможности встретиться с его предполагаемой невестой, только в начале апреля его пригласили на аудиенцию королевы Испании и инфанты. Предполагалось, что беседа ограничится несколькими официальными словами приветствий, однако принц зашел так далеко, что заговорил о своих чувствах к инфанте. Это было серьезным нарушением протокола при дворе, подразумевающего строжайшие правила поведения. Карл понял свое нарушение и замолчал. На инфанту он не произвел впечатления. Однако принц был просто потрясен ее привлекательностью; он написал в Англию, что она даже прекраснее, чем он ожидал.

Хозяева настаивали на том, чтобы Карл, по крайней мере, ознакомился с принципами католицизма. В конце концов он согласился принять участие в богословской дискуссии с четырьмя монахами ордена кармелитов. Их встреча началась молчанием, пока один из монахов не спросил, нет ли у него какого-либо вопроса для обсуждения. Принц ответил: «Никакого. У меня вообще нет никаких сомнений». Карл даже позволил себе попросить организовать для него во дворце англиканскую службу. Оливарес немедленно послал за Коттингтоном и сказал ему, что приходу английских священников будут препятствовать силой. Это не сулило ничего хорошего решению вопроса.

К маю стало ясно и Бекингему, и принцу, что они допустили большую ошибку, приехав в Мадрид. Если бы они оставались в Англии, то все условия и оговорки могли бы обсуждать опытные дипломаты; их же сбивали с толку и возмущали требования, которые теперь им выдвигали.

Ближе к концу месяца испанская «хунта богословов» постановила, что инфанта должна оставаться на родной земле в течение двенадцати месяцев после церемонии заключения брака. За это время король Англии должен доказать свои добрые намерения, разрешив подданным-католикам свободно исповедовать свою религию; все уголовные дела против них следует приостановить. Кроме того, предполагалось, что принц тоже предпочтет провести следующий год в Испании. В этом случае он полностью насладится плодами своей женитьбы.