Святослав (Железная заря) - Игорь Генералов

— Как знаешь. Без тебя всё решится.

И понял, что юношеской гордостью не переломить её воли, что и решит вопреки его желаниям, и от этого бессилия перед княгиней стало обидно. Также обидно было, когда стал собираться поезд Ольги, когда в Вышгород стали съезжаться приглашённые со всех русских земель и в глазах зарябило от пёстроцветия летних ферязей и расшитых шёлковых летников. Приехала старая знакомая Ольги, Альда, из Плескова, прибыла даже жена полоцкого князя Рогволода с многочисленной свитой. Город напоминал ярмарочный праздник, но праздник был не для Святослава, которому та же гордость не позволила попроситься со всеми в поездку. Предслава была в тяжести, и княжич, предоставив хлопотать над ставшей капризной женой холопкам, пропадал с дружиной на охоте. Он пропустил княгинин отъезд и вернулся в показавшийся пустым город, где только и говорили, что кораблей, отплывших в Царьград, было не счесть и они отплывали целый день.

В конце месяца серпня[36]русская княгиня со свитой числом в полторы тысячи человек была около Константинополя. Как раз в это время жена княжича Святослава разрешилась от бремени, и первенца сына нарекли Ярополком.

Города, потом произрастающие из них государства почти всегда вырастают на торговых путях. Ложился первый камень, бревно ли первого дома. Проезжающий мимо путник останавливался, покупал, продавал. Приходили люди, осаживались, ремеслиничали, пахали землю. Случались и лихие набеги, и от охочих до наживы ставили крепкие стены, кормили сильную дружину, хочешь мира — умей защитить себя. И вот развивается ремесло, растет торговля, множится люд, купцы из других стран не просто заходят, а строят гостиные дворы.

Первый император Византии Константин был умен и дальновиден. На месте маленького городка Византия он удачно перегородил торговый путь из Европы в Азию. Копьем наметил черту городской стены будущего Константинополя. Случайный или неслучайный путник мог попасть на другой континент только через Золотые Ворота или через ворота Харисия. Перешеек полуострова, где находился Константинополь, стерегли сто сорок боевых башен, со стороны моря поменьше — восемьдесят. Увидевшему стены византийской столицы покажется безумием брать ее на щит.

Со времен Константина его город, прозванный вторым Римом, расстроился на семи холмах: соборы, театры, дворцы, огромные акведуки, кварталы богачей и бедняков, так остро непохожих друг на друга; материал построек разный — порфиры, базальт, мрамор, сиенит, камень. Старейшее и богатейшее здание — Большой дворец базилевсов, состоял из каменных теремов с залами и галереями, соединенными крытыми переходами, а также домов высших сановников, церквей, часовен, библиотек, терм, казарм дружины, домов работников и прислуги, поварен, спален для гостей, хранилищ казны и товаров, погребов и... тюрем. Дворец, подобно славянскому Детинцу или Кремнику, мог жить как отдельный город и долго держать осаду.

Приехавший в священный город не мог пройти мимо Святой Софии, построенной императором Юстинианом (которому изваян огромный столп, изображающий императора на коне с державой и скипетром в руках) четыреста лет назад. София поражала своей грандиозностью и неземным мастерством зодчих, заставляя открывать от восхищения рты даже искушенных путешественников. Христианам везет больше, они могут зайти внутрь и с трепетом ощутить каменную устремленную ввысь громаду, купол с ликом Господа, благодаря многочисленным окнам будто висящий в воздухе. Самый добрый християнин, пусть и завороженный пением софийского хора, все равно отправится на ипподром — отдушину и усладу ромеев, превзошедший размерами римский Колизей. Затем путник пойдет по центральной улице Месса и дойдет до площади Тавра-Быка и ему останется посмотреть еще много, очень много в великом священном городе.

Столько русских кораблей, подплывающих к Константинополю, не видели со времён князя Игоря. Здесь жива была ещё память о кровавых бесчинствах приплывших находников, и потому русы не удивились, что в Золотой Рог пустили только одну лодью, ту, где находилась Ольга, остальные остались ждать приказа войти в бухту. Однако чалится Ольгиному кораблю не дали, не объяснив причин. Палуба была битком набита нарочитыми мужами, одетые в нарядные платья, они недоумевали, волновались, вытирали тафтяными платками потные от жаркого южного солнца лица. Вход в бухту охраняли боевые дромоны, отбивавшие охоту врываться сюда непрошеному гостю, туда-сюда сновали лодки, причал был набит рыбаками и моряками, счастливыми, как уже казалось, что вольны были в любое время высаживаться на берег и отправляться в море.

Наконец к лодье причалил паузок, невысокий чернявый носатый грек, не поднимаясь на корабль, повестил, что на берег их сегодня не пустят. На возмущенные крики грек только замотал головой, дав знак гребцам отчаливать. Видимо, на большее полномочий у него не было.

Поругавшись, повозмущавшись, нарочитые поостыли. Соборно стали думать. Ольга, утишив в себе ярость, спокойно сказала, что вскоре их не пустят, пока до базилевса не дойдет слух о посольстве (была слабая надежда, что неправильно доложили) и нужно набраться терпения и подождать. Ободрившиеся тем, что княгиня не пала духом, начали разговор о том, чтобы греки дали для Ольги отдельный корабль или пустили кого из русских. Решительно подвели лодью к причалу и высадили несколько человек, в том числе и старшего посольства, боярина Искусеви. К ним, бряцая оружием, бежала стража. Искусеви поднял руку, остерегая потянувшихся к оружию русов и призывая стражников выслушать его. Долго потом говорил что-то на греческом важному старшому, не убиравшему длань с чрена меча-парамериона. Старшой коротким кивком наконец согласился, когда ему в руку сунули гривну серебра. Искусеви увели. Вернулся он только к вечеру, сжимая в деснице грамоту на пропуск одного из оставшихся русских кораблей в бухту, на вопросы — как удалось? — отмахнулся. Недавно сетовавшие, что не хватало купца Михаила с ними, могущего все в Царьграде (купец тяжело заболел и так и не встал с постели к выезду посольства), повеселели.

До ночи успели освободить и завести в бухту лодью, так же наполовину разгрузили первую, чтобы оставшимся в ожидании нарочитым было больше места. Утомленные ожиданием укладывались спать.

Не позвали их ни сегодня, ни завтра. Первые дни ожидания тянулись медленно. Смотрели, как меняло цвет море, на снующие лодки. К ним причаливали, продавали сначала рыбу, потом везли иную снедь, потом украшения и даже женщин, которых, впрочем, при Ольге постеснялись покупать. Ольга каждый день, прибранная и внешне бодрая, перебиралась на соседнюю лодью, разговаривала, смотрела, как привыкшие к ожиданию русы играют в тавлеи, прыгают кто нагим, кто в нижних портах в море охладиться, и ловко забираются обратно на борт по пеньковым веревкам. Так никто и не узнал, как трудно далось княгине это совсем не короткое сидение. Не устав телом, Ольга извелась душевно, стыдно было и перед своими боярами, гостями с русских земель, и перед ромеями, что с интересом и усмешками наблюдали за покачивающимися на волнах русскими кораблями.

Через десять дней их все же пустили на берег. Ближайшую Ольгину свиту расселили в Большом дворце, остальных отправили в предместья св. Мамонта, как оговорено было ранее в договоре между князем Игорем и базилевсом Романом. Константин для начала принял княгиню неофициально, говорил, оправдываясь: