Пропавшая икона - Уильям Райан

Морозов взглянул на Семенова, буркнул что-то себе под нос и направился в будку. Через пару минут он вернулся со связкой ключей в руках.

— «Форд», — сказал он и бросил связку Семенову, который с радостью ее поймал. — Автомобиль — это средство передвижения, молодой человек, а не забава. И данная машина лучше других соответствует этой задаче. «Эмка» не для таких, как вы.

— Я буду аккуратен с ней, как со своей, Павел Тимофеевич.

— Как со своей? Да вы должны быть с ней аккуратнее, чем со своей! Эта машина принадлежит советскому народу. Она не ласточка, но вполне надежная.

И Морозов указал в конец ряда припаркованных машин.

Не успел Королев устроиться в автомобиле, как Семенов уже запустил двигатель.

— Так, а теперь давай договоримся. Я разрешаю тебе вести машину, но только не торопись! На дороге гололед, а я хочу вернуться домой целым и невредимым.

— Конечно, Алексей Дмитриевич, — ответил Семенов, но в его глазах было столько озорства, что доверять ему полностью Королев не стал. — В институт?

— Да, в институт, — хмуро подтвердил капитан.

— Отлично! А куда потом?

— Посмотрим, — ответил Королев, пытаясь перекричать хриплый рык заведенного на полные обороты мотора, который от неумелого обращения Семенова взревел так, что распугал птиц на деревьях.

Из сторожевой будки появился недовольный Морозов, который бросил на молодого человека такой красноречивый взгляд, что тот автоматически исправил ситуацию и бешеный рев превратился в приглушенное рычание. Семенов сконфуженно снял машину с ручника и повел автомобиль к выезду. Королев поднял ворот пальто, чтобы укрыться от сквозняка, врывавшегося сквозь треснувшее лобовое стекло, и сделал вид, что не замечает недовольного взгляда Морозова.

Семенов, помахав грозному сторожу рукой, выехал через центральные ворота, повернул налево и влился в поток телег, велосипедов и грузовиков, а затем перестроился в средний ряд, где движение было не таким интенсивным. «Вот странно, — подумал Королев, — а ведь в хрониках новостей никогда не показывают телеги и лошадей. Как будто их не видно на черно-белом экране. Как будто они исчезают оттуда, освобождая место для современных быстроходных автомобилей».

В столице происходило очень много изменений. Они ехали по улице Горького, и Королев уже не первый раз подумал о темпах, какими отстраивался город и воплощался в жизнь генеральный план реконструкции Москвы. Раньше Тверская была узкой уютной улицей, но ее переименовали в честь великого советского писателя и превратили в широкую магистраль с полосой асфальтного покрытия посередине, с пешеходными переходами, гигантскими монументальными зданиями — величественным плодом труда советских архитекторов. «Форд» ехал по новой асфальтированной дороге настолько мягко, насколько позволяли видавший виды мотор и разбитая подвеска. Вдоль дороги трудились бригады рабочих, сгребая лопатами грязный подтаявший снег.

Здесь транспорта было больше. Желто-зеленые городские автобусы отъезжали от остановок, выкашливая густые клубы угольно-черного дыма, неспешно скользили по рельсам красно-белые трамваи, беспрестанно сновали забрызганные грязью грузовики. Их «форд» был одним из немногих автомобилей, встречавшихся на этой улице. Перспективное планирование было ключевым моментом в экономическом развитии страны — только так Советское государство могло занять достойное место среди великих стран мира. Поэтому машин со временем станет больше.

— Мы скоро перегоним Америку! — прокричал Королев, когда они проезжали мимо очередной стройки, где на фоне серого неба уже обрисовывались железными балками очертания нового высотного здания.

— Я слышал, у нас собираются строить небоскребы, — ответил Семенов, также пытаясь перекричать рев мотора. — Повыше тех, что в Нью-Йорке, и даже выше Эмпайр-стейт-билдинг. Сам товарищ Сталин утвердил эти планы. А по размерам они будут раз в двадцать больше гостиницы «Москва». — Кивком головы он указал в сторону гигантского здания. — А еще говорят, что дома будут поднимать и передвигать по рельсам — чтобы расширить дорогу. Теперь улицы будут шириной с футбольное поле. В общем, планы грандиозные.

— С футбольное поле? И будут передвигать здания? — Королев с сомнением покачал головой.

— Да, по рельсам. Но это секретная информация. Хотя об этом известно всем, так что не такая она уже и секретная. Наверное, наши инженеры знают, как это делать.

— Советский Союз, Иван, — это пример для всего мира! — с искренней гордостью заявил Королев.

При этом ему было жаль маленькие улочки своего детства и старые дома, которые собирались, в лучшем случае, переносить на новый фундамент, в худшем — сносить до основания, чтобы на их месте возводить новострои. Москва, в которой он рос, была полна тайн и загадок, знакомых запахов, двориков, аллеек и укромных местечек. А новый план реконструкции города предполагал грандиозный размах, величие и монументальность. Королев уже несколько раз задавался вопросом, есть ли в этом новом мире под названием «социализм» место для него и его старой, родной Москвы.

По мере того как они удалялись от центра города, улицы становились ýже, здания — обшарпаннее. На дорогах все чаще попадались ямы и выбоины, а неубранный снег местами сильно затруднял проезд. Застройщики пока не добрались до окраин с покосившимися домишками и церквями, которые за двадцать лет советской власти обветшали и пришли в запустение. Многие здания в этом районе были определены под снос, некоторые успели даже снести, освобождая место для новой ветки метрополитена. Забрызганные грязью рабочие столпились под транспарантом, который гласил: «Комсомолец! Комсомолка! Иди в шахту метро! Твое будущее требует великого метрополитена!» Вдруг со стройки на полной скорости выехал грузовик. Семенов надавил на тормоза, но «форд» еще несколько метров скользил по обледеневшей дороге, пока не остановился в полуметре от грузовика. Водитель, по возрасту похожий скорее на школьника, извиняясь, прижал руку к груди, когда Семенов грозно посигналил ему несколько раз.

— Мы из милиции! — прокричал лейтенант, когда грузовик проезжал мимо них, но парень лишь махнул рукой в ответ.

Семенов еще долго возмущался и удивлялся беспечности горе-водителя. Наконец они приехали на место.

— Я тоже комсомолец, Алексей Дмитриевич, и мне стыдно за него. Если бы я знал, в какой комсомольской ячейке он состоит, то сообщил бы туда. Он чуть не сбил нас! Я не виноват, поверьте.

— Верю, Ваня. Пойдем посмотрим, что там с телом.

Семенов припарковался, и они вошли в здание со знакомым запахом сырости и формалина. Подходя к моргу, они услышали, как Ларинин о чем-то громко спорит с Честновой.

— У меня сегодня есть и другие важные дела, доктор. Не надо извиняться за задержку. Я могу объяснить это только бездействием. Вот против чего должны бороться члены партии — против бездействия!

В этот момент Королев и Семенов открыли двери и увидели, что последние слова Ларинин произнес, назидательно тыча толстым пальцем в грудь Честновой. Они были одинакового роста и телосложения, но, если бы дело дошло до драки, Королев поставил бы на Честнову. Лицо у нее было решительным и свирепым, как у быка, готового вот-вот расправиться с тореадором. Поодаль стоял Гегинов и нервно улыбался. По его глуповатому виду капитан заключил, что фотограф снова навеселе.