Последний пророк - Александр Каменецкий

— Что ты на него уставился? — толкнула меня в бок жена. — Самолет через пятнадцать минут, а посадку до сих пор не объявляют. Может, что-то случилось? Поди узнай, не сиди сиднем.

Я послушно встал и пошел. Мы уже на Востоке, но, в семье все еще равноправие. Командует женщина.

Нашего рейса на табло не было. Я почувствовал себя неуютно. Ласковый женский голос в динамиках ничего не обещал на английском, французском и арабском языках. Самолеты летели куда угодно, но не туда, куда собирались лететь мы. Публика вела себя безразлично. Мимо шел веснушчатый сексуальный маньяк со своим «Хастлером». Я задал ему вопрос. «Каине анунг», — равнодушно бросил веснушчатый, оказавшись немцем. В общий зал из транзитного не выпускали. Для общего зала требовалась египетская виза. Пришлось скрепя сердце двигать к русскоязычным девкам. Они так обрадовались земляку, что могли бы, наверное, обслужить прямо здесь. Но знать ни черта не знали.

— У них тут вечно бардак, — уверенно заявила, тряхнув бюстом, та, что пониже, Жанна. — График вечно меняют. Сиди и жди как дурак.

— Вы, мужчина, не переживайте, — утешила вторая, щекастая Марина из Чебоксар. — Все равно полетим. А вы отдыхать, да?

Я кивнул.

— Ой, нам такого про них понарассказывали! — перебила подругу Жанна. — Такие ужасы! Вроде кочевники нападают на автобусы и берут туристов в заложники. Кошмар какой-то.

— Слушай больше, — нерешительно возразила Марина из Чебоксар.

— Смелые вы девчата, — сказал я и представил, как берберы или туареги на своих кэмелах штурмуют автобус. Эта парочка с удовольствием согласилась бы на плен. — Если что-нибудь узнаете, скажите. Мы вон где сидим.

— Ага! — ответили они дружным хором.

Мне задержка показалась подозрительной. Нормальные авиакомпании уважают график. Даже Аэрофлот. Это же, черт возьми, небо, не шоссейная дорога. Но мы стали ждать. Полчаса. Час. Два. Таня психовала, несколько раз начинала длинные сбивчивые монологи в мой адрес. («Я же говорила: не надо ехать! Я же говорила!! Вечно надо делать только как ты хочешь, как тебе нужно… Никого не слушаешь, никого не слушаешь!») Я трагически молчал. Дочка проснулась и потянула «Форбс» у меня из рук.

— Папа, а кто этот бородатый дедушка?

— Санта-Клаус, — буркнул я.

— А что здесь написано?

— «С Новым годом, дорогие ребята!» Отвяжись.

— А тут написано: пре-зи-дент, — заявил грамотный детеныш. Не зря мы отдали его в английскую гимназию.

— Ну, американского президента они тоже поздравляют…

Наконец Аллах снизошел к нам, и объявили посадку. Рейс по невыясненной причине задержали на час и сорок минут. Мы поволокли вещи к автобусу. Покатили мимо роскошных белоснежных лайнеров «Люфтганзы», «Суис Эйр», «Эйр Франс». «Боинги» и «конкорды» скользили по гладкому бетону, величаво расправив крылья, невесомо отрывались от земли. Видели сирийские, кувейтские, израильские самолеты, свернули от них вбок, в неизвестном направлении. Уже показались разноцветные приземистые ангары технических служб, красно-белые локаторы гражданской авиации и темно-зеленые — военной. За нашим автобусом с хриплым пронзительным лаем увязалась куцая дворняга. Обнаружилась вертолетная площадка, бараки вроде казарм, частные домики и кривенькие пальмы. Невинно белели вывешенные на просушку полотнища простыней.

— Куда мы едем? — Жена была как лимонка с выдернутой чекой. Отпусти — взорвется.

— Все будет нормально, — ответил я без особой уверенности.

Сделав порядочный крюк, автобус остановился у третьеразрядной взлетно-посадочной полосы. Сразу за ней начиналась бурая пустыня, отгороженная некрашеной сеткой забора. То, что я увидел, превосходило все ожидания. Нас ждал линялый и потрепанный двухмоторный самолет с выцветшим национальным флагом на боку. Винтокрылая машина выглядела как ветеран тяжелых воздушных боев. Она годилась для подвига, для какого-нибудь тарана, но не для перевозки мирных людей. Или, на худой конец, сбрасывать продукты голодающим таежникам. Опрыскивать поля ядохимикатами.

— О Господи! — Таня остолбенела. — Я на таком не полечу. Хоть режьте, я на таком не полечу.

Наши попутчики — хиппарь, немец, несколько деловых арабов и Жанна с Мариной — были абсолютно спокойны. Взяли вещи и потопали. Только моя Таня не желала трогаться с места:

— Вот тебе твой Хаммарат поганый! Давай лети! Разобьешься — и хрен с тобой! А я ребенка в эту колымагу не пущу.

— Keine Sorgen, Kollegen, — обернулся к нам с добродушной улыбкой маньяк-бородач. — Don't worry. It will be a nice trip.

— Какой там найс! — возмутился я по-английски. — The fucking machine'll bring us in hell.

— Blode Arschlocher haben leide keine anderen Flugzeuge, — с пониманием сказал немец. — Take it easy. Keep smile.

— О чем вы там треплетесь? — подала голос онемевшая было Таня.

— Иностранец говорит, что у них нет других самолетов.

— И что теперь делать? Мы же развалимся в воздухе. Нет, я не полечу, серьезно.

Машка, с любопытством глядя на великана, выступила вперед, протянула ладошку и четко, по складам сказала:

— My name is Mary. I have father and mother. I live in Moskow. What is your name?

Немец расхохотался басом и пожал моей крошке лапку:

— Gunther. My name is Gunther. Are you russians?

— Yes, — подтвердил я без энтузиазма. Ребенка от маньяка следовало держать подальше.

— Oh, Russland, Vodka, Gorbatschov! — обрадовался он. — Ihr President ist ein KGB-Beamter.

— Ваш тоже хорош, — огрызнулся я. — Все, хватит болтать. Таня, Еж, пошли!

Мы обреченно тронулись с места.

Изнутри проклятый флюгцойг выглядел не лучше, чем снаружи. Тесный, как шифоньер, салон, продавленные кресла, вытертый половичок со следами пролитых напитков. Крепко воняло казармой. Задрожав, fucking кукурузник покатил по бетону и натужно оторвался от земли. Равномерно затрясло, но только на первых порах. Затем тряска сбилась с ритма, и мы почувствовали себя в кузове грузовика на проселочной дороге. В таких грузовиках нас возили на картошку в студенческие годы. Спотыкаясь на невидимых воздушных ухабах, проваливаясь в ямы и с трудом выбираясь из них, самолет пер среди реденьких тряпичных облачков. Похоже, воздух был для него серьезной преградой. Гул стоял такой, что не было слышно собственных мыслей. На Таню я предпочитал не смотреть. Это было опасно. Одна Машка, ненормальный ребенок Маугли, чувствовала себя хорошо. Когда самолет проваливался в очередную воздушную яму, визжала от восторга. Немец глядел на нее с широченной улыбкой до ушей. Кажется, он был совсем не страшный, как и положено маньяку. Подмигивал моему Ежу.

Через час, когда мои внутренности были в состоянии коктейля, шасси коснулось земной тверди. Чувство — куда лучше оргазма. Никогда еще я не был так счастлив. У Тани просто не хватало сил разорвать меня в клочки. Дочь сияла.