Последний пророк - Александр Каменецкий

— Самое главное, я ведь тебе не сказала, где я живу. Еще чего — говорить свой адрес бандиту! А ты взял — и вывел меня куда надо. До сих пор не пойму как.

— Очень просто. Всего лишь вел тебя к метро.

— А потом — бросил бы?

— Не знаю… Но самое интересное, как меня арестовали. Ты юркнула в свой подъезд, а я остался снаружи топтаться.

До того разозлился на себя! Такая классная девчонка, а у меня даже познакомиться с нею духа не хватило. Сказал «до свидания», и все. Стою, курю, сам не знаю зачем. И вдруг выходит из подъезда милиционер: «Молодой человек, что вы здесь делаете?» Я ему что-то такое ответил недоброе…

— Ага. А я пришла, переоделась, выглядываю в окно — тебя куда-то ведут. Накинула плащ и побежала…

— Зачем?!

— Знаешь, я подумала: он, может, и преступник, но добрый человек, помог мне. Я тоже должна ему помочь.

— А мент спрашивает меня: «Вы знаете эту девушку?» Отвечаю: «Нет». «Тогда пройдемте…»

— И познакомились мы в отделении милиции. Романтика…

— Потом пришел отец, наорал на них на всех и забрал меня домой. А тебе — что он тебе сказал, помнишь?

— Конечно, помню: «Если я еще раз увижу вас возле моей дочери, посажу по-настоящему!» Такой грозный был.

— Если бы он знал, чем дело обернется…

— Может, и впрямь посадил бы. Он в свое время даже с Андроповым дружил. Еще собирался ему потом надгробный памятник делать, но не сложилось.

— Прости меня, маленький, ладно?

— И ты меня прости…

Боже мой, что это был за вечер! Последний наш счастливый вечер, последние минуты покоя в моей жизни. Арбат, ярко освещенные витрины, улыбающиеся прохожие, запахи… Видите, написал диалог вообще без ремарок, мне больно вдаваться в подробности, да я и не помню их, подробностей. Машка сидела у меня на плечах, мы ей какие-то шарики воздушные купили, потом, кажется, начала клевать носом, задремала. Еще зашли в магазин, купили свечей и вина (нас ждала ночь примирения, ночь любви!), а уж потом наткнулись на этот лоток. Не знаю, что она там делала в такое время, эта женщина, когда и музыканты, и торговцы сувенирами давно разбрелись по домам. Сидела на складном рыбацком стульчике. Длинноволосая, косички, вплетенные в спутавшиеся полуседые лохмы, перехваченные на лбу широкой кожаной лентой, на шее — побрякушки, четки, амулеты. Босая, грязные корявые ступни, ногти крашены черным лаком. У щиколоток — непонятные тесемки, бубенчики. Трубка во рту дымит. Экзотический типаж, нечто вроде престарелой хиппи, подвявший такой цветок. Я их не люблю, сомнительную арбатскую публику, прибалдевшую обычно от марихуаны, не мой стиль. А Танька как ребенок — тянется к каждому клоуну. Вот и сейчас — застыла, разглядывает разноцветные, разложенные по коробочкам камни, кристаллы, какие-то связки перьев, прочую дребедень. И дитя пробудилось, сползло на землю, крутится возле матери, лезет всюду, роется, счастливо вскрикивает. Босая тетка меланхолична и неподвижна, пускает себе дым. Неприятное у нее, тяжелое лицо, морщины, темные подглазья. Старая ведьма, бормочу себе под нос, скорее бы от нее прочь.

— Давай купим мне талисман! — неожиданно предлагает Таня, обернувшись ко мне, глаза блестят.

— Какой? — вяло интересуюсь я.

— Ну, какой-нибудь. На счастье. Чтобы у нас с тобой все было хорошо.

Я пожимаю плечами: талисман так талисман. Почему нет? Вряд ли он дорого стоит.

— Давай, — говорю.

Таня начинает приставать к босой тетке, выведя ее из полусонного состояния (может, из медитации, пусть она меня извинит). Тетка ворошит свое хозяйство, не выпуская изо рта трубки, длинные пальцы с черными квадратными ногтями вяло перебирают медальончики, цепочки, кристаллы, клыки с надписями. Потом поднимает голову, смотрит на Таню:

— Дайте руку, девушка.

Какой противный, отмечаю я, скрипучий низкий голос, прокуренный. И черные, с маслянистым блеском, зрачки.

Берет Танину ладонь, подносит близко к лицу, водит по ней пальцем, как полуграмотный крестьянин — по газетным строчкам. Мне неприятна эта процедура, что-то в ней есть, так кажется, физиологически нечистое, словно босая тетка может заразить мою жену какой-нибудь инфекцией, дотрагиваясь до руки. Долго, долго изучает (я был уверен: притворяется) линии, морщит лоб, шевелит губами, мрачнеет. Затем лезет в сумку (тряпичная, из лоскутков, сумка с бахромой стоит рядом), выуживает оттуда маленький металлический прямоугольник. Дует на него, протирает о рукав, что-то бормочет под нос, подает Тане. Хорошо еще, хоть не поплевала для блеска.

— Что это? — спрашивает жена.

— Руна защиты, Альгиз, — так же хрипло, пережевывая дым, отвечает тетка. — Тотемное животное — лось, его могучие рога…

Я хихикаю: рога — отличный символ супружеского счастья. Торговка сурово косится на меня, дернув ртом, продолжает:

— Альгиз символизирует связь между человеческим и божественным мирами, покровительство богов. Вам оно потребуется совсем скоро.

— Почему? — Таня уже встревожена. Магия, мистика — эта ерунда очень действует на нее.

— Трудно сказать… Еще Альгиз символизирует осоку, которая своим шорохом может предупредить внимательного путника о приближении опасности. Так считает Рольф Блюм. В системе Таро этой руне соответствует восьмой аркан — «Правосудие», то есть космическая сила, которая всем воздает по заслугам. А я вам скажу… — тетка очень внимательно посмотрела на Таню, потом на меня — быстро, и на Таню снова, — я вам просто посоветую осторожнее себя вести.

— Вы что-то видите? Что-то не так с аурой?

Школа йоги не идет моей половине на пользу: аура, чакры, астрал… Но зато сколько раз я ни пробовал встать на голову — ни черта не получается, хоть убейся!

— Возьмите. — Тетка вложила талисман Тане в ладонь. — Наденьте сегодня же и никогда не снимайте. Даже в ванной. И не позволяйте никому трогать его руками.

— Если нас в Хаммарате схватят дикие берберы, ты покажешь им свой Альгиз, и они мгновенно тебя отпустят. Еще пару верблюдов подарят, — сострил я.

Взгляд босоногой провидицы сосредоточился на мне, и почему-то засосало под ложечкой. Вообще на мгновение нехорошо стало, зябко. Как в детстве, когда гасят свет, и ты — в своей постели, и темнота.

— Берегите свою жену, молодой человек, — медленно произнесла она, отчеканивая каждое слово.

Вещица, Таня ее тотчас надела, стоила копейки. Еще мы купили ей кусочек аметиста, который как-то связан был с талисманом, а Машке — китайскую нефритовую лягушку, зеленую и толстую. Затем ехали в метро — я и забыл, когда в последний раз пользовался подземкой, необычное ощущение. Уже у самого нашего дома Таня, осторожно трогая свой талисман под тишоткой, как будто он был живой и мог куда-нибудь улизнуть, вдруг пробормотала:

— Чего-то я боюсь. Сама не знаю чего. Может, не поедем ни в какой Хаммарат, а?