Та, что правит балом - Татьяна Полякова

— А теперь послушай меня, — сказал он. — Ипостарайся понять, что я скажу. Я всегда делаю то, что хочу, и сейчас я хочу,чтобы ты вернулась. Из удовольствия представить рожу этого ублюдка, когда онтебя увидит. А еще ты можешь рассчитывать на мою помощь. Любую. Только не спешиговорить, что она тебе не понадобится. Жизнь такая штука, детка, никогда незнаешь… Уговор действует на все то время, пока я сам жив. Ты поняла?

Я стояла, опустив голову, и бесконечно долгие секунды длянас обоих не поднимала ее. Наверное, я бы расчувствовалась, наверное.., если быне Дашка, а сыграть было нетрудно. Я медленно сняла с него очки и заглянула емув глаза. И опять бесконечно долго потянулись те несколько секунд, послекоторых, отведя взгляд в сторону, я наконец ответила:

— Я.., я благодарна тебе… — И сделала шаг в сторону, ноон больно сжал мое плечо.

— Это не все. Сегодня ночью ты вместе со мной и своейблагодарностью устроишься в моей постели, — сказал он без привычнойусмешки, а я едва не засмеялась.

«И всего-то?» — хотелось спросить мне, вместо этого якивнула и пошла к машине.

Самолет шел на посадку. Я смотрела в иллюминатор,откинувшись в кресле. Третий перелет за этот день изрядно вымотал.

— Как ты? — заботливо спросил Ден, сжав мою руку.

Я вздрогнула, успев забыть о нем, точно его никогда и небыло. За свою жизнь я расплатилась с ним сполна, и теперь он словно пересталсуществовать для меня. Наверное, он это почувствовал и считал, что я опятьушла, ускользнула. В припадке откровенности он рассказывал мне о своихчувствах, о своих подозрениях, что из нас двоих презирала именно я. Ускользала,была недосягаемой. А потом он, наверное, решил, что завоевал меня, и вместе срадостью ощутил скуку, как и должно было быть. И, не обнаружив во мне обиды,вдруг разозлился. И орал: черт бы тебя побрал, черт бы побрал тебя совсем!.. Иеще: ты из тех женщин, которых надо завоевывать снова и снова, только я не изтех мужчин!..

— А не пойти ли тебе к дьяволу? — устав от еговоплей, поинтересовалась я.

И мы орали друг на друга, пока я с удивлением не началапонимать, что ему в самом деле нужна моя любовь. Правда, он сам не знает,зачем. Странная прихоть, не дающая покоя. И я опять принадлежала ему, и онопять видел мои глаза, затуманенные болью и блаженством. И он что-то бормотал омоей коже со странным запахом, нежным и дразнящим.

Теперь, в самолете, в ответ на его попытку быть ласковым яотвечаю вежливостью, доводя его до бешенства. Он перестает смотреть на меня, онвыбрасывает меня из своей жизни, и странный запах, о котором болтал, он легкосмоет со своих рук.

Самолет идет на посадку, и Ден отворачивается от меня, и мыперестаем существовать друг для друга. Но, оказалось, с этого дня в немнезаметно для него самого поселилась тоска, словно давным-давно приснился сон,который утром стерся из памяти, и ты тоскуешь и чего-то ждешь.

В аэропорту мы расстались более чем равнодушно. Его ждаламашина, он кивнул мне, бросил «пока» и исчез в толпе, к моему облегчению.Чувство было такое, точно я избежала большой опасности. Так оно, в сущности, ибыло. По сценарию я не должна вернуться.

К сожалению, я так и не поняла, что произошло с ним там, напобережье, и облегченно вздыхать не спешила. Я топталась в очереди на такси и судивлением смотрела на свой город, точно оказалась здесь впервые. И меньшевсего хотела думать о том, как теперь буду жить.

Я вошла в квартиру, бросила чемодан, буркнула в пространство«привет» и направилась в комнату. На диване лежал Ник. При виде меня онприподнялся и дурашливо заныл:

— Глазам своим не верю. Дорогуша, это ты? В такомцветущем виде… Дай поцелую, папуля весь исстрадался… — Он обнял меня ипоцеловал, раздвинул рот до ушей, изображая улыбку.

— У меня за день три перелета, — сообщила я спечалью. — Буду очень благодарна, если ты свалишь.

— Непременно, радость моя. Только скажи сначала, кактебе это удалось? Горю нетерпением узнать, слабость извинительная.

Мне дурака валять вовсе не хотелось, и я спросила серьезно,чем его прекрасного настроения не испортила:

— Ты удивлен, что я жива?

— Приятно удивлен, любовь моя, приятно. Очень быхотелось знать, почему Гадюка-Ден поступил против правил и позволил тебевернуться?

— Мы заключили деловое соглашение, — ответила я,направляясь в ванную.

— Да? Это интересно. — Ник отправился за мной, ноперед его носом я закрыла дверь, включила воду, и ему пришлось орать, чтобы яуслышала:

— Что за соглашение, детка?

— Ночь любви против моей жизни.

— Чтоб я пропал… — веселился Ник. Дверь он все-такиоткрыл и теперь устроился на бортике ванной. — Солнышко, я недопонял поповоду ночи. Он что, не мог трахнуть тебя без всяких глупых соглашений?

— У него были похожие намерения, но он вынужден был отних отказаться.

— Ты вежливо объяснила недотепе, что такая девушка, какты, не трахается со всяким сбродом?

— Что-то в таком роде.

— И он проникся?

— Ага, — буркнула я, выключила воду и взялаполотенце.

Ник сидел и качал головой с такой счастливой рожей, точно нахаляву получил миллион долларов.

— Детка, у меня нет слов, ты развела Гадюку-Дена? Вотэто номер, я тобой горжусь, радость моя. — Он просто захлебывался отсчастья, что было не очень понятно. К тому же чужое счастье слегка раздражало,очень подмывало немного подгадить человеку.

— Не могу разделить твоих восторгов, — ядовитоответила я.

— Потому что дура, и до тебя медленно доходит. За всевремя, что Гадюка-Ден здесь окопался, у него не было ни одной постоянной девки,только шлюхи по вызову, но и шлюхи каждый раз разные. Как думаешь, почему?

— Наверное, больше одного раза никто из них невыдерживал, — проявила я сообразительность, накинула халат и пошла накухню.

Ник трусил за мной.

— Ты нарочно меня дразнишь, не желаешь думать своейкрасивой головкой. Гадюка на редкость осторожный человек, на бабу его непоймаешь. Они для него не бабы даже, а что-то вроде резиновой куклы.

— Отлично, — кивнула я, собираясь сваритькофе. — Могу поделиться наблюдениями, что быть резиновой куклой страшнозабавно.

— Кофе варить ты никогда не умела, сиди, папа будет затобой ухаживать, а ты валяй в подробностях, мне интересно.