В особом эшелоне - Всеволод Степанович Королев

Шайхутдинова. За ним подошло четыре линейных танка, попытавшихся с ходу выскочить на Гостомельское шоссе, проходившее в двух километрах западнее. Но, встреченные артиллерийским огнем, они тут же вернулись и укрылись в ближайшем кустарнике. Замаскировал свои машины и Петренко.

Утреннее небо затянуло свинцовыми тучами. Над землей повисла сплошная сетка моросящего дождя. Наблюдение затруднилось. Наша авиация не действовала. Артиллерия тоже пока молчала.

Рядом с тральщиками окапывалось стрелковое подразделение. Петренко узнал, что это один из батальонов 136-й стрелковой дивизии. Батальон также наткнулся на сильный вражеский огонь и теперь закреплялся на достигнутом рубеже.

Петренко подозвал Юшкевича, который в составе саперного отделения сопровождал танки-тральщики.

— Разведай, что там у них впереди.

— Есть, разведать!

— Только не один. Свяжись с разведчиками из батальона.

— Есть!

Спустя четверть часа Юшкевич докладывал:

— Шоссе прикрывает примерно два артдивизиона. У недостроенной железной дороги окапывается немецкая пехота. От Берковца на восток, в сторону Приорки, движется колонна немецких танков.

Вскоре выяснилось, что тральщики вместе со стрелковым батальоном и четырьмя танками оказались изолированными от своих главных сил: противник перерезал пути, которыми они только что сюда вышли.

О продвижении вперед не могло быть и речи. Отход также исключался. Полагая, что главные силы подойдут с минуты на минуту, Петренко не сразу сообщил о возникшей ситуации. А когда донесение поступило на рацию Лукина, оказалось, что командование стрелковой дивизии ничем не могло помочь: все части дивизии были втянуты в тяжелые бои на своих направлениях.

— Вызывай командный пункт шестого танкового! — приказал мне Лукин.

В полосе 6-го гвардейского танкового корпуса 3-й гвардейской танковой армии действовали две роты наших тральщиков. И хотя силы корпуса к этому часу включились в бой лишь частично, мы вправе были рассчитывать на их содействие.

— Есть КП! — докладываю подполковнику, передавая микрофон.

— Прошу танковую роту в направлении Детского санатория! — проговорил Лукин, держа указательный палец на топографической карте, развернутой на столе. — Там наши попали в беду! Выручайте!

А тем временем взвод Петренко продолжал сражаться в окружении. Только к вечеру одна из танковых рот 52-й гвардейской танковой бригады сумела пробиться в район Детского санатория. За это время «тридцатьчетверки» Петренко подбили два танка, два бронетранспортера, уничтожили шесть пушек и минометов и до роты вражеской пехоты.

Немалый урон противнику нанесли также оказавшиеся в окружении четыре линейных танка и бойцы стрелкового батальона.

Как позднее было установлено, гитлеровское командование, пытаясь задержать наше наступление, спешно перебросило в район севернее Киева 20-ю моторизованную и 7-ю танковую дивизии. Но эти расчеты были сорваны.

Учитывая, что наступление дивизий 38-й армии застопорилось, командование 1-м Украинским фронтом приняло решение завершить прорыв главной полосы обороны противника вводом в сражение всех сил 3-й гвардейской танковой армии. Предполагалось ошеломить врага ночной атакой большой массы танков.

В 20.00 4 ноября после мощного артналета по вражеским позициям наши танки двинулись вперед. Одновременно вспыхнули фары, завыли установленные на танках сирены. Противник в панике заметался. На него надвигался неотвратимый броневой вал.

Тральщики Петренко первыми устремились к противотанковому рву, пересекавшему Гостомельское шоссе и прикрывавшему северную часть Святошино — хутор Нивки. Но едва двинулись от Пущи-Водицы, как на пути встретился не то высохший ручей, не то овраг. Через него был перекинут небольшой горбатый мостик, оставшийся нетронутым.

Петренко хотел пропустить перед собой по мостику линейные танки. Связался по рации с командирами, а потом просигналил и фонариками. Но танки не пошли.

— Мост может быть заминирован. А мины — это ваша работа, — ответили ему командиры ведомых машин. Им, видимо, было невдомек, что трал не предназначен для разминирования мостов и что с тралом танк тяжелее: мостик может и не выдержать.

Юшкевич, выскочивший с саперами вперед, условным сигналом сообщил: «Мин нет». Петренко передал об этом танкистам и еще раз предложил им перейти первыми. Те снова отказались. Старший лейтенант выругался про себя и скомандовал:

— Механик, на максимальной — вперед!

Тральщик с ходу перемахнул горбатенький мостик и, не останавливаясь, пошел дальше. За ним устремился второй тральщик, а потом и линейные танки.

Продвигаясь к противотанковому рву, машины Петренко и Шайхутдинова подорвали еще по три противотанковых мины.

Дождь сделал грунт вязким и тяжелым для тралов. «Тридцатьчетверки» с большим усилием катили перед собой огромные переворачивающиеся комья земли. Противотанковый ров оказался глубоким, с почти отвесными стенками.

— Механик, срезай крутость! — скомандовал старший лейтенант и тут же увидел, как одна из «тридцатьчетверок», обогнув танк-тральщик и сделав из пушки несколько выстрелов, опустилась по небольшой промоине на дно рва.

«Куда торопится? — обеспокоенно смотрел вслед машине Петренко. — Ведь та сторона не проверена…»

Он просигналил фонариком, и машина замерла на месте, чтобы потом пойти вслед за тральщиком.

Тем временем Большаков немного стесал тралом крутую стенку рва, затем повел танк в ров и направил его на выход. Петренко выпустил два осколочных снаряда в переднюю стенку траншеи и обрушил ее. Медленно и тяжело тральщик выбрался из рва. Продвинувшись еще метров тридцать по ровному участку и остановив танк, командир взвода взглянул на часы. Было 20 часов 40 минут. Он дал зеленую ракету: сигнал «путь свободен». И мгновенно ему в ответ с тыла, со стороны Пущи-Водицы, снова закачались мощные снопы света: это передовые отряды бригад 6-го танкового корпуса сделали короткую остановку, выжидая сигнала, не устроили ли гитлеровцы западни из мин перед рвом и на выходе из него. Следом за тральщиком по обеим сторонам рва с фонариками, щупами и миноискателями уже хлопотали саперы, выискивая затаившиеся «сюрпризы» и обозначая стеариновыми плошками проверенные участки.

Волна света, лязг гусениц и вой сигнальных сирен катились и справа, со стороны Горенки, вдоль Гостомельского шоссе.

Наш «доджик» пересек трамвайную линию в южной части Пущи-Водицы и, продвинувшись по курсу вслед за взводом Петренко, укрылся неподалеку от Гостомельского шоссе, на опушке рощи. Выскочив из машины, я увидел на шоссе освещенные громыхающие катки тральщика и успел прочитать на его башне: «Даешь Киев!»

— Петушков жмет! — докладываю командиру полка, сидевшему в машине за рацией.

— Я знал, Сашок не подведет, — отозвался подполковник. — Садись, будем трогать дальше.

Почему-то командир с самых первых дней называл Адама Петушкова «Сашок». Да и, по правде говоря, библейское имя «Адам» никак не подходило этому бравому танкисту.

«Доджик» приблизился почти вплотную к противотанковому рву и остановился за полуразрушенной стеной какого-то сарая.

По обозначенным проходам, а также огибая ров справа и слева, танки первого эшелона устремлялись вперед, ломая сопротивление противника и не давая ему опомниться. Этот мощный натиск советской брони рождал в душе твердую уверенность, что Киев будет освобожден и что на Правобережье возникнет