В особом эшелоне - Всеволод Степанович Королев

уступом, стоял танк командира роты капитана Махросенкова. А в ста метрах за ним в окопе — наш «доджик». Мугалев и Малевич шли с другими ротами.

Мы с Лукиным прохаживались возле машины. Вдали, окутанная дымкой, темнела Пуща-Водица. Я взглянул на часы. До восьми оставалось две минуты. Почему-то подумалось: надо запомнить эту дату — восемь утра третьего ноября.

— Сейчас начнется, — говорю командиру. Он молча кивает головой. «Сейчас… сейчас…» — меня охватило какое-то непередаваемое чувство приподнятости.

И вот, лес будто взорвался от мощного залпа «катюш», закачался, застонал от сплошного гула артиллерийской и минометной канонады. Впереди, над вражеским оборонительным рубежом, поднялась заслонившая горизонт черная стена взметенной земли. Снаряды и мины ложились все гуще и гуще.

— Перепахивают на славу! — с веселым блеском в глазах прокричал мне Лукин. — Готовься передавать сигнал.

В то время нам не было известно, что здесь, в полосе прорыва, сосредоточена небывалая плотность нашей артиллерии: до трехсот пятидесяти орудий и минометов на один километр фронта! Не знали мы также и о том, что за два дня до начала наступления с лютежского плацдарма наши войска нанесли сильный удар по противнику на букринском плацдарме с целью приковать еще больше вражеских сил к этому участку, не дать гитлеровскому командованию перебросить ни одной дивизии на север от Киева.

Отбушевали сорок минут артподготовки, прозвучал в эфире наш радиосигнал «Буря», и тральщики двинулись в атаку в боевых порядках передовых стрелковых частей. За ними устремились танки непосредственной поддержки пехоты, или сокращенно НПП. Вскоре первый эшелон атакующих скрылся из вида.

И вот уже Петренко доложил, что достиг первой траншеи противника, подорвал две мины и зацепился за лесную опушку.

Мои мысли были обращены к Петренко. Как он там? Накануне поделился, что ему повезло: на букринском «пятачке» отделался всего лишь осколочным ранением. Из полевого госпиталя вырвался в полк в самый разгар подготовки генерального наступления на Киев. И теперь гордился, что будет участвовать в этой операции. Что ж, Иван, держись! Командир на тебя надеется. И все мы надеемся…

— Наша пехота рядом есть? — спросил по рации у Петренко Лукин.

— Есть.

— Вышли вперед пехотинцев и саперов проверить, нет ли завалов на просеках.

Дело в том, что с пехотой мы условились заранее, что она будет очищать от противника и от завалов наиболее сложные и опасные для тральщиков участки леса. Иначе боевые машины окажутся скованными и не смогут продвигаться.

Прошло еще немного времени, и теперь уже Махросенков сообщил, что его рота подорвала двенадцать мин и что уже дает себя знать огонь вражеских противотанковых орудий.

Наш подвижный командный пункт передвинулся на три километра вперед. Эти три километра атакующий эшелон преодолел без особых задержек, но потом был встречен огнем оживших пулеметных точек и сильными контратаками противника. Каждый новый десяток метров теперь давался наступающим с большими трудностями.

К исходу дня стало ясно: продвинувшись в общей сложности до семи километров вперед, пехота все же не сумела до конца выполнить своей задачи и обеспечить ввод в прорыв танков.

Чтобы усилить темпы наступления стрелковых частей, командование приняло решение: с утра следующего дня ввести в бой часть сил 6-го танкового корпуса, которому был придан взвод Петренко.

В темноте к тральщику Петренко подскочил «виллис» командира полка. Выслушав доклад взводного, Лукин уточнил задачу:

— Направление остается прежним — южная окраина Пущи-Водицы. Как только взлетит зеленая ракета, поведешь свой взвод вдоль просек. Обгоняй пехоту, прокладывай след танкам. Прошел мины — доноси по радио. Ротного я уже ориентировал. Он обсудит с тобой подробности, — Лукин окинул внимательным взглядом машины и помчался в другие взводы.

Петренко пополнил машины боеприпасами и поставил задачу командиру второго тральщика лейтенанту Фариту Шайхутдинову и своему экипажу — механику Большакову, заряжающему Асатряну и стрелку-радисту Смирнову. Третий тральщик взвода оставался в резерве командира полка.

По сигналу взвод в составе роты устремился вперед. Позднее, из докладов по рации, донесений связных и личных наблюдений сложилась такая картина действий этого взвода.

Петренко миновал линию пехоты, обозначившей проход через свой боевой порядок светом электрических фонариков. До боли в глазах всматривался он в предрассветную мглу, прорезаемую короткими вспышками орудийных выстрелов и пулеметных очередей. Время от времени в разных местах над лесом всплывали осветительные ракеты. «Как бы не напороться на противотанковое орудие», — билась у него тревожная мысль. На всякий случай комвзвода выпустил три осколочных снаряда: вправо, влево от просеки и перед собой. И в тот же момент раздался взрыв под тралом… Спустя минуту — второй. «Ага! Вот где их «блины»!

— Как дела, Большаков?

— Все в порядке! — отозвался механик по переговорному устройству.

— Давай, жми! Заметишь подозрительное — докладывай.

Внезапно сзади раздался взрыв необычной силы. Петренко запросил по рации Шайхутдинова:

— Что там у тебя?

— Не знаю. Трал плохо идет. Сейчас выясню. Спустя две-три минуты лейтенант доложил:

— Разбито три диска. На двух — трещины и срезана половина пальцев.

«Похоже на фугас», — подумал командир взвода и приказал:

— Вызови машину с запасными дисками. Нагонишь меня в Пуще.

«Да, фугас, — утвердился в своей мысли Петренко. — А это, брат, раз в десять помощнее мины. Сейчас поврежден только трал. Его легко восстановить. А если бы трала не было? Танк и экипаж вышли бы из строя».

Осторожно, с частыми остановками продвигаясь вперед, танк-тральщик командира взвода подорвал еще четыре мины.

«Ну и обстановочка! — подумалось. — То высоты и обрывы, то лес и темень. Более трудные условия для боевого крещения новой техники вряд ли придумаешь».

Вдруг в лобовую часть танка ударил снаряд, и его осколки забарабанили по броне.

«Осколочный. Это переживем».

— Что случилось? — запросил Петренко механика-водителя.

— Нич-чего… Нор…маль…но, — дергая рычаг коробки передач, отозвался Большаков. — Скорость только… что-то не включается.

В этот момент ударил еще один снаряд.

— Готово! — радостно крикнул Большаков. — Включилось! Фрицы помогли…

А в это время командир взвода успел поймать в перекрестие прицела вторую вспышку выстрела вражеской пушки и послал туда подряд три снаряда. Пушка замолчала. Ощущение одиночества и затерянности на поле боя, которое у него появилось вначале, полностью прошло. В моменты вспышек выстрелов его танковой пушки и освещения ракетами мелькали фигуры пехотинцев, наступавших рядом с танком-тральщиком. Где-то тут же были и полковые саперы. По оживлению, царившему в эфире, Петренко чувствовал за собой уверенную и твердую поступь танков, поддержку пехоты.

Так, прокладывая путь огнем и тралом, «тридцатьчетверка» Петренко к рассвету пересекла трамвайную линию на южной окраине Пущи-Водицы, неподалеку от Детского санатория. Это означало, что для противника дорога из Киева на северо-запад закрыта. Вскоре появился и тральщик