Крошка Доррит. Книга первая - «Бедность» - Чарльз Диккенс

Лет тридцать тому назад стояла в Саутворке пососедству с церковью св. Георгия[17] и слева от дороги, если идти к югу,долговая тюрьма Маршалси. Она стояла там много лет до описываемых событий и ещенесколько лет после; теперь ее уже нет, и мир немного потерял с ееисчезновением.

Это был длинный ряд обветшалых строенийказарменного вида, поставленных тыл к тылу, так что все окна в них выходили нафасад; а вокруг тянулся узкий двор, обнесенный высокой стеной, по краю которой,как полагается, шла решетка с железными остриями вверху. Внутри этой тесной имрачной тюрьмы, предназначенной для несостоятельных должников, находиласьдругая, еще более тесная и мрачная тюрьма, предназначенная для контрабандистов.Считалось, что нарушители закона о государственных сборах и неплательщикиакцизов или пошлин, присужденные к штрафу, который они не могли внести,содержатся в строгой изоляции за окованной железом дверью этой второй тюрьмы,состоящей из двух или трех камер с особо надежными перегородками и глухоготупика ярда в полтора шириной, — таинственной границы крошечного кегельбана,где несостоятельные должники гоняли шары, чтобы разогнать свою тоску.

Мы говорим: считалось — ибо на самом деленадежные перегородки и глухие тупики успели уже выйти из моды. Практика тутрешительно разошлась с теорией, что бывает и в наше время, когда дело касаетсяперегородок, которые вовсе не надежны, и тупиков, из которых действительно нетвыхода. А потому контрабандисты находились в постоянном общении с должниками(которые встречали их с распростертыми объятиями), за вычетом тех заранееопределенных дней, когда откуда-то должен был явиться кто-то для официальногонадзора за чем-то, о чем ни он и никто другой не имел ни малейшегопредставления. Во время этой сугубо английской процедуры все наличныеконтрабандисты прятались куда-то, где им положено было находиться, ипритворялись, что не могут оттуда выйти, покуда упомянутый кто-то делал вид,что выполняет какие-то свои обязанности; а как только невыполнение упомянутыхобязанностей заканчивалось, они переставали притворяться и выходили. Все этоявляло собой отличный образчик системы управления, которая широко применяется вобщественной жизни нашего миленького маленького островка.

Задолго до того дня, когда вставшее надМарселем солнце озарило своими жаркими лучами начало настоящего повествования,в тюрьму Маршалси был заключен несостоятельный должник, имеющий некоторое касательствок предмету данного повествования.

В ту пору это был весьма милый и весьмабеспомощный джентльмен средних лет, нимало не сомневавшийся, что его пребываниев тюрьме не затянется. Что было в порядке вещей, ибо среди всех несостоятельныхдолжников, за которыми когда-либо захлопывались тюремные ворота, не находилосьни одного, кто бы в этом сомневался. При нем был саквояж, но он не знал, стоитли распаковывать его, поскольку он совершенно убежден (все совершенно убеждены,заметил привратник), что его пребывание здесь не затянется.

Это был тихий, застенчивый человек довольноприятной, хотя и несколько женоподобной наружности, с кудрявыми волосами инежным голосом, с мягкими безвольными руками — в ту пору еще украшеннымикольцами, — которые он то и дело подносил к дрожащим губам; за первые полчасасвоего знакомства с тюрьмой он повторил это нервное движение не менее сотнираз. Больше всего его беспокоила мысль о жене.

— Как вы думаете, сэр, — спрашивал онтюремного сторожа, — не слишком ли для нее будет тяжелым переживанием, если оназавтра утром подойдет к воротам?

Тюремный сторож, опираясь на свой солидныйопыт, объявил, что которые переживают, а которые нет. Чаще бывает, что нет.

— А какого она нрава, ваша-то? —глубокомысленно осведомился он. — Тут ведь в этом вся загвоздка.

— Она очень нежное, очень неопытное существо.

— Вот видите, — сказал тюремный сторож. — Темхуже для нее.

— Она настолько не привыкла выходить одна, — сказалдолжник, — что я просто даже не знаю, как она найдет сюда дорогу.

— Может, она извозчика возьмет, — заметилтюремный сторож.

— Может быть, — безвольные пальцы потянулись кдрожащим губам. — Хорошо бы она взяла извозчика. Но боюсь, что не догадается.

— А то, может, — продолжал тюремный сторож, свысоты своего табурета, отполированного долгим употреблением, высказывавший всеэти утешительные домыслы, точно перед ним был беспомощный младенец, которогонельзя не пожалеть, — а то, может, она попросит кого-нибудь проводить ее —брата или сестру.

— У нее нет ни братьев, ни сестер.

— Ну племянницу, тетку, служанку, подружкукакую-нибудь, приказчика из зеленной лавки, черт побери! Уж кто-нибудь данайдется, — сказал сторож, заранее предупреждая все возможные возражения.

— А скажите, это… это не будет против правил,если она приведет с собой детей?

— Детей? — переспросил сторож. — Противправил? Господи твоя воля, да у нас тут целый детский приют, можно сказать.Детей! Да тут от них деваться некуда. Сколько их у вас?

— Двое, — ответил должник, снова подносябеспокойную руку к губам, и, повернувшись, побрел по тюремному двору.

Сторож проводил его взглядом.

— Ты и сам-то не лучше ребенка, — пробормоталон себе под нос. — Значит, трое, и ставлю крону, что твоя женушка тебе подстать. А это уже четверо. И ставлю полкроны, что в скором времени будет ещеодин. А это уже пятеро. И не пожалею еще полкроны за то, чтобы мне сказали, ктоиз вас больший несмысленыш: еще не родившийся младенец или ты сам!

Все его догадки подтвердились. Жена пришла наследующий день, ведя за руку трехлетнего мальчика и двухлетнюю девочку, а чтодо остального, то сторож тоже оказался прав.

— Вы никак наняли комнату? — спросил этотсторож должника неделю-другую спустя.

— Да, я нанял очень хорошую комнату.

— И мебелишка найдется, чтобы обставить ее? —продолжал сторож.

— Сегодня после обеда мне должны доставитькое-какие необходимые предметы обстановки.

— И хозяйка с ребятишками переедет, чтобы вамне было скучно одному?

— Да, знаете, мы решили, что не стоит нам житьврозь, даже этот месяц или два.