Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

Над Парижем властвуют деньги. Не те, которые он прежде знал, с какими имел дело всю свою жизнь. Те были деньги, заработанные большей частью честным трудом, деньги промышленников, деньги коммерсантов и финансистов, которые играли на бирже и давали правительству в долг, но давали под обычный процент и потом его не брали за горло. Теперь эти люди разорены революцией. Принудительными займами. Произвольными вычетами, Отсрочкой долгов. Государственным банкротством. Дикой, ни с чем не сравнимой инфляцией. Кое-кто из прежних его компаньонов, очень богатых людей, живет в нищете, кое-кто просит милостыню. На улицах он встречает девиц из богатых семей, которые распевают скабрезные песенки ради нескольких мелких монет, брошенных в шляпу случайным прохожим.

Над Парижем властвуют бешеные, краденые, грязные деньги. Они скупают по бросовым ценам земли, замки, поместья, аббатства, отнятые у эмигрантов и не присягнувших священников и ставшие так называемым национальным имуществом. Тьма тьмущая поставщиков, провиантмейстеров, кригс-комиссаров, откупщиков и подрядчиков, крупных и мелких торговцев бессовестно грабят армию и грабят казну, как не грабили её король с королевой и вся придворная челядь. Они поставляют непригодные ружья, порченую муку, гнилое сукно, негодные сапоги. Налоги растут так, как не росли ни при одном короле, и все они утекают в карманы этих ошалевших от жадности жуликов, а солдаты голодают, ходят в лохмотьях и без сапог, и если ещё способны воевать, то благодаря мародерству, которое медленно и верно их разлагает, ну, а как грабят их генералы, не стоит и говорить.

Но всё это, в сущности, мелочь, накипь и шваль, которая вызывает только презрение. Рядом с ними плодится целый рой паразитов, разного рода содержателей ссудных касс, маклаков и ростовщиков, которые дают в долг под бешеные проценты. Рядом с ними кормятся тучи оценщиков, экспертов, судейских чиновников, адвокатов и адвокатских чиновников, которые тоже срывают свой куш.

И все-таки не они главные кровопийцы и жулики. Главные кровопийцы и жулики новые богачи, успевшие накрасть миллионы. Они беспрепятственно входят в Люксембургский дворец, где живут и заседают директора. Им жмут руки Баррас и Тальен. Они имеют вес в министерствах и повышают голос на непослушных министров. Они командуют в канцеляриях. Они покупают голоса депутатов. У них повсюду осведомители и агенты. Они обладают волшебной властью делать решительно всё, что захотят, лишь на том основании, что обладают деньгами, которых жаждут и директора, и министры, и чиновники, и депутаты. Они царствуют, и это худшее царство, чем царство самых бессовестных, самых кровожадных прежних правителей.

И они грабят казну, как её не грабили прежде. Они дают правительству в долг под чудовищные проценты и в благодарность за это получают особые полномочия. Налоги растут, как никогда не росли, но едва они, собранные по сантиму, по франку с окончательно обнищавшей страны, попадают в казну, являются новые богачи и забирают, в счет долга, наличность, всю до копейки. На правах хозяев новые богачи входят в монетный двор и забирают ещё горяченькие монеты, не всегда дожидаясь, когда на них поставят клеймо. Какой-то язвительный современник распространяет памфлет «Живем не худо, а лучше бы у черта побывать в гостях» и набрасывает в нем потрясающую по цинизму картину:

«Я вступаю в обширный двор и поднимаюсь на величественное крыльцо. Я в огромной зале, служащей кассой. Какое зрелище! Груды золота и серебра представляются глазам моим, жадным до этой новизны, во множестве разнообразных форм, но без всяких знаков, которые помогли бы мне определить их ценность. Быть может, я так и остался бы в неведении, если бы сострадательная душа не выручила меня, сообщив, что эти деньги привезены с монетного двора, где алчность подрядчиков не дождалась даже чеканки…»

Их не смущает, что они благоденствуют среди нищеты и несчастий отечества. Они напоказ выставляют свое наворованное благополучие. Их женщины разъезжают по загаженному Парижу в открытых колясках с обнаженными плечами, увешанные золотом, жемчугами и бриллиантами, точно витрины ювелирного магазина. Приемы и балы гремят один за другим. Роскошные обеды плавно перетекают в роскошные ужины, где не находится только птичьего молока. Танцуют всю ночь. Расходятся усталые, бледные, чтобы передохнуть и начать всё сначала. Распутство демократических женщин стократно превосходит распутство распутного двора Людовика ХV. О похождениях мадам Тальен слагают легенды, в которых голая правда выглядит ложью. О них напишет Бальзак.

И во главе это царства воровства, спекуляций, распутства и оргий стоит первый директор Баррас. Грудь колесом. Алый плащ, кружевной воротник, шляпа с множеством перьев, на поясе римский кинжал, наряд построенный по рисункам Давида. Посредственность. Золотая посредственность. Характер покладистый, но озлобленный. Предатель подлый и мстительный. Лицемер и лжец, который обманывает всех, даже себя самого. Продажен и распутен, как публичная женщина. Низость во всем.

Пьеру Огюстену есть над чем поразмыслить. Начинает он, правда, с того, что подводит итог своим колоссальным потерям. Директория возвращает ему дворец на улице Сент-Антуан. У него имеется несколько доходных домов, которые не приносят дохода. У него имеется типография, в которой царит запустение. Его бумажные фабрики не выпускают бумаги. Куча векселей в его сейфе теряет всякую цену, поскольку его должники разорены несколькими правительствами, которые сменялись с калейдоскопической быстротой, но успевали что-нибудь у них отобрать.

Имеет он и более значительных, более состоятельных должников. Правительство Соединенных Штатов Америки должно ему три миллиона, правительство Франции миллион. Американцы не желают ему отвечать. Остается правительство Франции. Он берется за дело выбивания долга с энергией, которой вполне достаточно для пробивания стены лбом, но никакая энергия не способна вырвать у любого правительства то, что оно кому-нибудь задолжало. Ему нетрудно установить, что среди пяти директоров за финансы отвечает Рамель, между прочим, не самый худший из них. Тотчас он составляет письмо:

«Гражданин министр, клянусь Вам, что мое положение становится нестерпимым. Я мог бы навести порядок во всем мире, отдай я этому столько энергии, сколько потрачено мною на письма по поводу ненавистного дела, которое иссушает мой мозг и омрачает мою старость. Я заимодавец терпеливый, но придет ли конец всем этим возражениям против выплаты долга! Я только и слышу – подождите, повремените, и не получаю ничего. Бегать, стучать во все двери и не иметь возможности чего-нибудь добиться – это какая-то пытка раба, подданного старого режима, а отнюдь не жизнь, достойная свободного французского гражданина.

Дозвольте мне поставить койку на чердаке Вашего особняка. Вам будут напоминать каждое утро: он всё ещё здесь. Тогда Вы поймете, насколько человеку расстроенному, лишенному на протяжении шести лет своего места и начисто разоренному, простительно жаждать, чтобы им наконец соблаговолили заняться…»

Напрасный труд! Он будет ходить и стучать, требовать и умолять, строчить жалобы и настрочит их громадный том убористой печати, но так и не выколотит из правительства ни гроша.

К счастью, он действительно разорен, но разорен не до конца. На черный день у него всегда припрятано кое-что в виде золотишка, бриллиантов и прочей дорогой мишуры, которая как раз нынче в цене. У него остаются старые связи. Он обладает неотразимой способностью заводить новые, в любое время, в любой среде. А главное, к его услугам его несравненный талант делать деньги из ничего, большие деньги, надо сказать. Он потерял состояние? Что ж, он сделает новое!