Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

Стоп! Министерство финансов отвечает с обычным спокойствием: денег нет. Денег нет? Тут в нем пробуждается такая энергия, что оторопь охватывает даже Комитет общественного спасения. Он сердится. Он вопиет:

«Граждане законодатели! Я опять ухожу с отчаянием в сердце. У нас сегодня 25 число месяца мая, а конца не видно, и дело, для вас самое насущное, страдает по-прежнему. Утром и вечером, днем и ночью я осаждаю ваши двери, словно прошу милостыни или жизни. Во имя Общественного Спасения, хранителями коего вы являетесь, доведем же хоть что-нибудь до конца! Долготерпение самого Иова или Эпиктета лопнуло бы, бейся он, как бьюсь я ради пользы дела…»

С отчаяньем в сердце? Как бы не так! Он может с пафосом о нем говорить, но он не знает его. Протолкнув это послание на заседание Комитета общественного спасения, он как ни в чем не бывало отправляется в оперу. Дают «Свадьбу Фигаро» великого Моцарта. Правда, он давно глуховат и пользуется рожком для усиления слуха. Что-то он все-таки слышит, что-то угадывает несравненной своей интуицией. Спектакль и музыка разочаровывают его. Едва возвратившись домой, он сочиняет всем актерам Оперы большое письмо. Музыка? Ему представляется, что ей не хватает красивых и длинных оркестровых партий, чтобы заполнить долгие паузы и внести разнообразие. Что– что, а ведь паузы он слышал отчетливо. Всё прочее это советы актерам, как надо играть. Тут уж он безупречен. Игру-то он видел, у него всё ещё отличное зрение, а в игре актеров он знает толк.

Моцарту его замечания остается, естественно, неизвестно. Как относятся его наставлениям актеры Оперы тоже. Но послание Комитету общественного спасения наконец производит должное действие. Когда такие люди, как великий Дантон, отдают распоряжением министрам финансов, министры трепещут и делают всё, что сделать возможно. В кассе ему отсчитывают шестьсот тысяч франков, правда, бумажными ассигнациями, а эта бумага после вступления в войну Англии и Голландии стремительно теряет в цене. Он указывает на это обстоятельство. С ним соглашаются, что ради спасения нации ему выдадут его женевские облигации на восемьсот пятьдесят тысяч франков, которые хранятся в банке, в Базеле, Швейцария.

Снова победа, но почти уже пиррова. Кажется, в этой борьбе он растрачивает все свои силы. Нервное истощение сваливает этого гиганта энергии с ног. Он не в силах даже пошевелиться, похоже, на радость дочери, жене и сестре, ведь в таком состоянии он не уедет ни в какую Швейцарию, Англию и Голландию, где его в два счета могут арестовать как агента Французской республики, ведь паспорт подложен, а всем властям он прекрасно известен как Бомарше. Его с большими предосторожностями заталкивают в карету и отвозят в деревню под Орлеаном – лечить свежим воздухом и покоем, как нервные расстройства лечат во все времена.

Очень скоро он их огорчает. Живучесть его удивительна. Уже спустя две недели свежего воздуха и покоя он на ногах. Он выправляет Мари Терез доверенность на управление, как активное, так и пассивное, всем ему принадлежащим – имуществом, размеры которого всё ещё велики, и в дорожной карете мчится в Базель. Он прибывает туда в начале июля и не находит ни своих облигаций, ни распоряжений министра финансов. Он ждет десять дней. Только теперь ему становится ясно, что он ничего не дождется: либо министр финансов, как водится, сволочь и негодяй, либо границы Франции наглухо перекрыты со всех сторон.

Действовать приходится на свой страх и риск? Почти без денег? Это его не смущает. Ехать в Англию по Европе, охваченной пожаром войны и по всем направлениям перекрытой военными патрулями? И на это плевать. Он отправляется. С десятого июля он начинает кружить по дорогам, занятым передвижением батальонов, батарей и подвод, и шестого августа появляется в Лондоне.

Разумеется, он предъявляет где следует паспорт на имя Пьера Шарона, оформленный по всем правилам и скрепленный законной печатью. Разумеется, английская полиция, не самая худшая в мире, не может не знать, кто с этим липовым паспортом перед ним. Ему в тот же день вручают постановление покинуть прекрасную Англию в трехдневный срок, после чего его ждет снова тюрьма.

Все-таки английская полиция, и не самая лучшая в мире, делает промах. Три дня? Для такого человека, как Пьер Огюстен, он целая вечность. Он звонит у дверей всех влиятельных лиц, с которыми находится в дружеских отношениях, а ведь он знает дорожку даже к Уильяму Питту. Прежде всего он получает от них ценнейшие сведения. Правда, неутешительные. Английская разведка разнюхивает историю с ружьями. Английским солдатам тоже ружья нужны. Английское правительство решает прибрать их к своим цепким рукам, а чтобы ружья как-нибудь не выскользнули из гавани, отправляет крейсировать в тех местах военный корабль. Ну, это пусть. Ведь у берегов Америки тоже крейсировали, а его корабли доставляли туда французские ружья, так отчего же теперь не переправить голландские ружья во Франции. Хуже всего то, что два месяца, определенные договором, давно истекли, английский механизм уже предложил эти ружья восставшим вандейцам, то есть врагу. Это дело сложней, однако с таким его поворотом уж никак примириться нельзя. К тому же французское командование наконец приходит в движение. Жареный петух начинает клевать. Мало фронтов против Австрии и Пруссии на северо-западе. Мало Вандеи. Изменники сдают англичанам Тулон. Наскоро сколачивается южная армия, но её солдаты вовсе без ружей. Тут любой генеральный штаб начнет благим матом орать. И орет. И Пьер Огюстен получает короткий, но ясный приказ:

«Необходим во что бы то ни стало успех. Ваш долг без промедления добиться его…»

Он изворачивается и тут. Влиятельные лица – они влиятельные везде. На коммерсанта оказывают давление, несмотря даже на то, что это противоречит собственным интересам. Тяжело вздыхая, бранясь по-английски, механизм возвращает ему право владения. Первый успех. За вторым он переплывает проклятый пролив, страдает от качки, больным и бледным выходит на берег и вновь посещает Гаагу, уже трудно понять, в каком качестве, но это его не тревожит.

В Гааге он не задерживается. Здесь он узнает, что голландское правительство тоже намеревается прибрать эти ружья к рукам. Он должен этому помешать. Но как? Да просто! Он отправляет послание Пишегрю, удачливому генералу Французской республики, и требует от него, чтобы он как можно скорей начал наступление на Гаагу, ведь ему всего каких-то сто миль до неё, и тем спасти его ружья. В ожидании этого подвига он отправляется в Роттердам.

Он почти добирается до своих ружей. Это похоже на сказку, но Пишегрю спешит исполнить его просьбу и бросает свою армию в наступление. То ли он слишком поторопился, только его армия и сама по себе слабовата, но его наступление приостановлено. Военная акция не удается.

Что ж, на этот случай имеются и другие пути. В Роттердаме Пьер Огюстен разыскивает своего американского компаньона, с которым вел дела ещё во времена Декларации прав и сражений за независимость. Такое не забывается. Оформляется новая сделка. Шестьдесят тысяч ружей приобретает, фиктивно, конечно, американец. Дальнейшее не стоит выеденного яйца. Достаточно погрузить ружья на его корабли, зафрахтованные этим американцем, и вывезти из Голландии, по документам в Америку, а на деле во Франции, как оба компаньона проделывали не раз лет двенадцать назад.