Воровская трилогия - Заур Зугумов

Через два дня пути, утром, «Тарас Шевченко» бросил якорь в афинском порту. Выйдя на берег, мы до самого вечера бродили по древним руинам Акрополя и храмам этого божественного города, а после ужина уехали далеко-далеко и оказались в какой-то деревне у моря. Безоблачное небо сияло здесь неистовой синевой, вечнозеленые пальмы шептались о чем-то между собой, а лодки искателей жемчуга скользили по зеркалу залива, в безбрежном просторе Средиземного моря, у кроваво-алого горизонта.

За эти несколько дней я преобразился буквально на глазах. Что касалось наших отношений с Леной, то они были дружескими, так, по крайней мере, принято выражаться в порядочном обществе. День мы проводили на палубе, гуляя и отдыхая под тенью навесов. Она купалась в бассейне, а я, сидя в шезлонге и наблюдая за ней, фантазировал и мечтал. А как было не мечтать, глядя на это поистине божественное создание?

Вечером мою спутницу манило казино. Я стоял у зеленого стола с рулеткой и по ходу того, как крутился шарик, внимательно наблюдал за выражением ее глаз, следил, как менялась мимика ее лица в тот момент, когда шарик западал в какое-нибудь из гнезд, как она радовалась или огорчалась, и делал свои выводы.

Много лет назад один старый лагерный шулер объяснял мне некоторые нюансы в этом роде. Прежде чем сесть с кем-то играть по-крупному, он всегда наблюдал за ним, долгое время присутствуя рядом, когда его будущий партнер играл с кем-нибудь. И как правило, в течение короткого времени мог безошибочно определить характер и нутро этого игрока.

– Самые искренние чувства человека и его изначальная суть проявляются именно в игре: все написано на его лице, – говорил он мне, – но главное здесь, чтобы игрок не видел, что за ним следят.

Так что мне было интересно наблюдать и угадывать то, что в принципе было и так как на ладони. Вся она была для меня как открытая книга, – такая искренняя и по-хорошему доступная.

Сам же я никогда не садился за игорный стол. Профессиональные игроки вовсе не играют в рулетку – эта игра действует им на нервы, возбуждает их. Они заранее уверены, что шансов на выигрыш у них нет, и если кто-нибудь и рискнет поставить доллар, то с единственной целью: испробовать свое счастье, подобно тому, как опытный ювелир пробует предложенный ему металл.

Вечер того дня перевернул все с ног на голову или, скорее, поставил все на свои места. Мы только что вернулись на корабль, голодные и уставшие, еще по дороге договорившись, что поужинаем в ресторане на корабле, и разошлись по каютам для того, чтобы переодеться.

Это был один из тех чудесных благословенных вечеров, когда ветер приносит ароматы бесчисленных цветов, прекрасные розовые облака отражаются в море, и солнце, улыбаясь, покидает землю.

В тот момент я стоял почти раздетый, спиной к двери, надевая рубашку и глядя в зеркало, как вдруг дверь в каюту резко открылась. В дверях стояла Елена.

– Вы что-нибудь забыли, Леночка? – еле вымолвил я с дрожью в голосе, глядя на ее почти распахнутый белый батистовый халатик, на точеные ноги, на то, как вздымались ее маленькие, но упругие груди, на ее изящно посаженную головку и алые как роза губки.

– Да, Заур, я забыла кое-что.

– И что же? – с дрожью в голосе спросил я.

– Саму себя. Вы позволите мне забрать то, что принадлежит только мне, или рискнете оставить?

Она не спеша подошла ко мне и, вскинув голову, посмотрела глазами, полными любви и сострадания, так, как если бы я стоял с петлей на шее, а она явилась для того, чтобы зачитать мне оправдательный приговор.

Меня трясло, я не мог вымолвить ни слова. Но в какой-то момент взял себя в руки и еле прошептал:

– Но ведь это невозможно, Леночка, я болен заразной болезнью!

– В этом мире все возможно, Заурчик, – сказала она, скинув на пол халат и обнажив свое дивное тело. – А что касается болезни, то это не преграда для тех, кто желает друг друга. Вы ведь желаете меня, не правда ли?

Наши взгляды встретились вновь, огонь в них горел, как в жерле вулкана. И она еще спрашивала, желаю ли я ее. Забыв обо всем, я нежно прикоснулся пальцами к ее груди и поцеловал в шею. Она тут же приняла ласку, обвила обеими руками мою шею, и, лаская друг друга, через мгновение мы провалились в бездну любви и желаний.

Утро следующего дня застало нас в постели, с которой мы еще не поднимались. В открытый иллюминатор было видно утреннее солнце, на редкость яркое и красивое. Оно слепило глаза, и от этого приходилось жмуриться. Был слышен тихий плеск волн, разбивавшихся о борт корабля, а в чистом лазурном небе, словно нарисованные кистью неведомого мастера, застыли редкие розовые облака.

– Если все умирающие в постели такие же, как и ты, Заур, – пыталась подбодрить меня эта прелестная искусительница, – то я даже не знаю, какие они тогда, когда здоровы?

Я обнял ее и нежно прижал к груди. Это была сказка. Я сам не верил в то, что произошло. Но так хорошо знакомый мне огонь, подступивший к горлу, и приятная дрожь, обволакивавшая все тело, говорили о том, что это явь.

Как молитва, так и любовь никогда не могут быть чрезмерными. Я вновь овладел ею, и мы, как и раньше, утонули в безбрежном океане блаженства.

Еще долго мы пребывали в этом восхитительном состоянии, но в середине дня стук в дверь прервал нашу идиллию и спустил с небес на землю.

– В чем дело? – недовольно прорычал я своим басом.

– Простите, сэр, у вас все в порядке? – послышался из-за двери голос стюарда.

– Лучше, чем могло бы быть, молодой человек.

– А простите, пожалуйста, еще раз, капитан интересуется самочувствием леди, вашей соседки.

Но Леночка не дала мне сказать больше ни слова. Уже успев встать и накинуть халат, она подошла к двери и открыла ее с такой грацией восточной царицы, что ни у кого не должно было остаться даже и тени сомнений относительно ее нравственного облика.

Она проговорила этому пацаненку-халдею что-то по-английски и вышла в коридор. Растерявшись, он попятился назад, несколько раз извинился также по-английски и пошел дальше, а я через несколько секунд услышал звук закрываемой двери соседней каюты.

Многие годы борьбы не были лишены известного разнообразия и глубоких следов, нередко отмеченных шрамами на моем сердце, и, будучи по натуре человеком импульсивным, я умел смеяться над нелепостями существования и радоваться достижениям, смакуя минуты благоденствия, украденные у нескончаемой борьбы за выживание.

Думаю, читателю нетрудно догадаться, как продолжалось это плавание, но чем оно закончилось, догадается не каждый. Даже самый сильный человек все равно слаб, его возможности ограниченны, что же говорить о чахоточном? Даже все золото мира не дает исцеления от этой коварной болезни. Человек, так или иначе, всего лишь незначительная песчинка во Вселенной.

По прибытии в Порт-Саид Лена вместе со мной сошла на берег. Еще на Кипре, куда наш корабль приплыл спустя несколько дней после захода в Афины, она дала мужу телеграмму о том, что задержится в Египте по обстоятельствам, суть которых сообщит по прибытии в Карачи. Я узнал об этом, но возражать не стал. Она была не тем человеком, который меняет свои решения или привычки из-за каких-то там неудобств или лишений в пути.