Чертополох и терн. Возрождение веры - Максим Кантор

Иногда эту картину именуют «Hommage Филиппу II», очевидно, что вещь написана по следам тициановской «Глории», прославляющей Карла V, отца Филиппа. Композиция Тициана, впрочем, стандартная; если композиция и пригодилась Эль Греко, то наравне с прочими идентичными. Эмигрант преподнес Эскориалу полотно, в котором изобразил монарха, окруженного, как положено, святыми. Но главное в картине другое. Эль Греко изобразил Страшный суд, который учинил Филипп II, полагающий расправу над еретиками своей миссией.

Начать рассказ об Эль Греко следует именно с данного произведения, поскольку картина «Поклонение имени Иисуса» служит кодом, словарем для всех последующих работ мастера. Помимо прочего, этот холст стал верительной грамотой живописца, открыл дорогу в Эскориал. Эль Греко приехал в Испанию в зрелом возрасте, будучи эмигрантом со стажем – вероятно, он захотел сформулировать свое отношение к новой стране, ее культуре и времени. Композиция холста выдержана будто бы в классическом каноне «оммажей», но одновременно воспроизводит структуру «Страшных судов» бургундской и фламандской школы (так называемый испано-фламандский стиль представлен Бартоломе Бермехо). Ссылка на Страшный суд, полагаю, льстила Габсбургу. Изображено не просто восхождение вверх, но суд над земными делами, делящий смертных на грешников и праведников. Справа, как надлежит, нарисован Ад: грешники (протестанты, разумеется) валятся в разверстую пасть Левиафана, напоминающего того Левиафана, которого рисовал ван Эйк; изображения которого встречаются на барельефах и фресках соборов (см. Амьен, Нотр-Дам (1220–1243)) и на фреске с горящим готическим собором (Georgios Klontzas, Last Judgment, 1500, находится в Афинах).

Рай расположен слева, представлен святыми и иерархами современной Филиппу II церкви, святые мужи благословляют короля на подвиг спасения веры. В центр картины помещен главный герой – Филипп, король должен сыграть роль Михаила Архангела, коего принято изображать по центру. Поскольку король увлечен беседой с Отцами Церкви, он не может посвятить себя процедуре взвешивания грешников. Возможно, взвешивание уже произошло, приговор произнесен, и в настоящий момент палачи убивают и жгут иноверцев. Сцена расправы отодвинута вглубь картины, мы глядим на то, как жгут и вешают, издали, словно полководцы на далекое поле брани. В остраненном взгляде – характеристика общества: Страшный суд не касается зрителей, их судить не за что; это грешникам-иноверцам приходится туго. Сцена казней помещена в оптический центр композиции – и написана в пламенных, оранжево-красных тонах; фигуры грешников черные, точно обугленные; тела болтаются на виселицах, корчатся в огне, некоторых кидают с набережной реки в воду. Возникает странное предположение, что исполнители воли архангела (то есть воли короля Филиппа) это черти – поскольку в «Страшных судах» грешников мучают именно черти. Впрочем, зрителю не удается сконцентрироваться на этой мысли – его взгляд отвлекает сонм праведников. Дело в том, что над группой святых и церковных иерархов изображена толпа праведников, восставших из могил. Собственно говоря, это абсолютно соответствует сюжету Апокалипсиса: праведники должны подняться из праха во время Страшного суда. Главная фигура в группе воскресших праведников в точности предвосхищает ту фигуру, которую Эль Греко напишет через двадцать пять лет в «Снятии пятой печати» – это человек, стоящий на коленях и воздевший к небу заломленные руки. Скорее всего, как и в картине «Снятие пятой печати», здесь изображен Иоанн Богослов. Иные историки уверены, что нарисован сам Иисус, поскольку Иисуса нет на небе подле Марии. Однако на небесах Спаситель не присутствует закономерно: картина посвящена поклонению имени Иисуса, а вовсе не Иисусу самому. В том месте, где должен быть Бог, на небе зияет пустое место, высвеченное огнем костров. На огненном небе, поверх зарева, сияют инициалы Спасителя, и взгляды праведников устремлены к этим буквам. Святые, иерархи, благочестивый король Филипп и воскресшие праведники – все взирают на эти буквы. Иоанн Богослов – кричит, обращаясь к буквам.

Нет сомнения в том, что Эль Греко дорожил экстатическим ракурсом фигуры кричащего Иоанна; крик измученного воскресшего праведника прозвучит в его картине «Снятие пятой печати» и однажды будет повторен Гойей в «Расстреле 3-го мая». Эль Греко сохранил нарисованный крик праведника для картины об Апокалипсисе, он придумал этот ракурс, сберег и запомнил; и, значит, в картине «Поклонение имени Иисуса» художником изображен именно момент снятия пятой печати. Поскольку снятие пятой печати, как помним из текста Иоанна Богослова, знаменует воскрешение мучеников, убиенных за слово Божье, то, стало быть, воскресшие – это жертвы костров и пыток инквизиции. Те, кого убивают на картине на дальнем плане, умерщвлены именем Иисуса и за слово Иисуса, которое еретики интерпретируют неверно; и казненные восстают из праха. Переход истерзанного тела грешника в воскресшего мученика изображен на картине настолько отчетливо и недвусмысленно, что никакого иного прочтения и быть не может.

Дым от костров Страшного суда поднимается вверх, образуя рваные тучи и облака – вот именно тогда клубящиеся тучи появились в живописи Эль Греко. В клубах дыма от костров сожженных снуют ангелы. Огненное небо, гарь и копоть, ополоумевшие ангелы, трубящие в пустое небо, и Мария, сложившая руки в молитвенном жесте, причем Дева обращается не к Сыну, но к буквам, заменяющим Его, обращается к символу. Изображено поклонение не Богу, но религии; не Иисусу молятся они, но идеологии Иисуса.

То, что инквизиция и Филипп действуют именем Иисуса, вопросов не вызывает. «Поклонение имени Иисуса» – это картина о религиозной идеологии.

Пламенеющее небо Эль Греко отныне будет именно так писать: оранжевый столб огня вздымается над сценой «Коронования Марии» (1591, монастырь), и пламя пылает в небе над «Троицей» (1577, Прадо). И горит вовсе не фаворский огонь.

Можно сказать, что художник обозначил главную тему творчества: идеология религии – и истинная вера. Причем эти понятия не находятся в оппозиции, вот что поразительно. Экфрасис картины объясняет то, что нарисовано, но не объясняет самой картины. На полотне Эль Греко идеология христианства и христианская вера сплавлены воедино, вот в чем суть произведения. Мученики страдают и невинно убиенные воскреснут, король Филипп фанатично жесток, а именем Божьим творят то, чего Иисус бы не одобрил, – все так; но Богоматерь прекрасна, ангелы благостны, и картина воспевает, несмотря ни на что, веру в милосердие. Как это совместить?

Еще более поразительная в этом отношении вещь – «Святой Иероним в образе кардинала» (1610, Метрополитен). Изображен седобородый иерарх, облаченный в красную кардинальскую мантию; поскольку Эль Греко оставил портреты двух Великих инквизиторов (Ниньо де Гевара и Пардо де Тавера), сидящих точно так же и тоже облаченных в кардинальское красное, – сложно не связать между собой все три образа. Три портрета образуют единое высказывание.

Иеронима художник пожелал представить если не инквизитором, то идеологом церкви. Фактически это недалеко от истины. Иероним перевел на латынь Ветхий Завет и исправил перевод Нового Завета: в той мере, в какой Священное Писание является инструментом идеологии, святой Иероним является, как сказали бы в XX в., основоположником идеологии. Нарисовать Иеронима так – в Испании конца XVI в. значит примерно то же самое, что в России начала XX в. нарисовать Маркса с «Капиталом» в руке.