Чертополох и терн. Возрождение веры - Максим Кантор

Возрождение не есть отрицание христианства и не есть оспаривание Завета, но утверждение Завета – как закона истории.

Иными словами, Возрождение – это утопия христианская, но сугубо историческая, развернувшая христианскую веру в сторону понимания протяженной истории человечества как осуществление проекта общего освобождения от рабства природы.

Под рабством природы имеется в виду та материальная сторона существования, которая обрекает человеческий род на уловки хитрости и стяжательства, на жестокость к себе подобным, ради борьбы за место под солнцем и первенство в достатке. Возрождение – это утопия, которая утверждает, что принципы христианства следует воплотить и возможно воплотить в историческую реальность, если сделать эти принципы основой прекрасного, а категорию прекрасного рассматривать как закон, объединяющий все времена. Возрождение – это не просто возврат к истории Рима и Греции, не просто актуализация прошлого; прежде всего это усилие, направленное на укрепление христианской веры за счет античной мощи; прежде всего Возрождение – это попытка связать воедино цепь времен. Сказанное однажды Гамлетом «распалась дней связующая нить, и я рожден ее соединить» имеет отношение ко всей эпохе, которую мы называем Ренессансом.

Возрождение – это потребность видеть античную историю глазами морального христианина; и, соответственно, присваивая античность, христианская культура поднимается на невиданную историческую высоту.

Идеал утопии Возрождения – это республиканское общество. Идеал – это коммуна.

Художники и мыслители эпохи Возрождения рождались и жили не только в республиках, синьориях и городах-коммунах, но также в принципатах: королевствах, маркизатах, герцогствах и империях. Однако идеалом мыслителя Возрождения, тем образом социума, которому посвящено творчество всех без исключения мыслителей эпохи Ренессанса, является республика. Именно город-коммуна, именно социальное государство или даже отказ от государства ради коммунистического строительства – и есть цель Ренессанса как социального проекта. Именно так, и никак иначе. Ренессанс есть проект, по самой сути своей социалистический, анархистский, коммунистический; коммунистический в том идеальном воплощении идеала коммуны, которое Мор, Кампанелла, Рабле и Маркс считали единственно достойным свободного морального человека. Возрождение в поисках социального идеала искало себя в синьории Медичи, аристократической республике Венеции, республике Генуи, королевстве Иисуса Христа Савонаролы, города коммуны Кола ди Риенцо – и эти неудачные, но яркие вспышки социальных проектов, наряду с городом Солнца и островом Медамоти, потолком Сикстинской капеллы, «Весной» Боттичелли и Раем Данте, остаются маяками человечества.

По этим маякам человечество ориентируется, снова и снова, из эпохи в эпоху, упорно, как чертополох, появляются мыслители, воскрешающие идеалы Ренессанса, а вместе с этими идеалами воскрешающие образную эстетику, мечту о коммуне, тот принцип прекрасного, который видит красоту – моральной. Так, спустя сотни лет после эпохи Возрождения появляются Домье и Гойя, ван Гог и Гоген, Петров-Водкин и Филонов. Это художники Возрождения, именно так и следует их творчество понимать. Они продолжают ту же эстетику, исповедуют те же идеалы республиканского общежития и морального искусства, что и Микеланджело, и Брейгель. Именно такой преемственностью и выражает себя Ренессанс в истории.

Та утопия XV в. – проиграла. Та утопия была сметена империей и раздавлена национальными религиями, капитализмом и переделом колоний. Материальная история, естественная социокультурная эволюция человеческого рода отменила утопический проект, уничтожила его, а его эстетику приспособила к имперским нуждам, к нуждам рынка, пропаганды и декораций.

Возрождение и его утопизм есть предмет ненависти рыночного искусства и номиналистов, капиталистической доктрины и национализма – и прежде всего религиозных и партийных убеждений, связанных с национальным чувством.

Концепция империи и концепция национального государства принципиально оспаривают Ренессанс. И в ходе социокультурной эволюции национальные и имперские задачи всегда оспаривают ренессансную утопию. И доказывают ее нежизнеспособность. Национальная религиозность есть прямая противоположность идеалу Ренессанса; Лютер, Кальвин, Гус, протестантизм и отрицание единого целого во имя национального приоритета – противоположны задачам Ренессанса. Гитлеровская и сталинская имперская эстетика, помпезное искусство Америки и Советского Союза, рыночное декоративное искусство сегодняшнего дня отменили Ренессанс; заменили утопию объединения равных на торжество успешных и сильных.

Но утопия Ренессанса продолжает существовать. Существование ренессансной эстетики – параллельно с историей развития стилей, с социокультурной эволюцией художественных школ – происходит на том же основании, на котором продолжает существовать утопия христианства, даже если ее актуальность оспорена войнами, инквизицией или властью капитала. Но утопия живет сама по себе, вопреки торжеству материального. Ренессанс утверждает, что объединение всех людей и даже разных религий на основе общих моральных принципов – возможно. Именно ради объединения не только разных конфессий, но даже и разных национальных верований, Пико делла Мирандола решил совместить все знания в единое знание; этого единения искал Рабле; Николай Кузанский признавал необходимость единой религии, которая совместила бы иудаизм, христианство и магометанство; именно вопросу синтеза религий посвящено полотно Джорджоне «Три философа»; этот синтез искал Леонардо; это единение было причиной поисков Фауста. Единение во Христе – но не единение в Церкви, с этим связано то, что многими принимается за богоборчество и скептицизм Леонардо. Единение людей – но не единение внутри наций, с этим связано то, что художники Возрождения – номады. Служение прекрасному – но прекрасному, понятому как моральный закон, и никак иначе.

И если понять Ренессанс как моральное учение о христианском городе-коммуне равных тружеников, то тогда история искусств превратится из перечня рыночных достижений, претензий школ и соревнования декораторов в осмысленный процесс построения общества.

1

Разверстое небо картин Эль Греко всегда кричит. Небо на всякой картине – это раскрытый рот Бога, который заходится в крике. Крик заглушен облаками, по дымному небу мечутся рваные облака, воздух картин клубится. Это чад костров инквизиции.

Можно указать точную дату, когда именно Эль Греко стал писать такое небо. В Венеции и Риме он писал небо по-другому – и не потому, что следовал рецептам Тинторетто и Тициана, а потому, что видел иное и думал не так, как в Испании. В Венеции он писал яркое небо и курчавые облака, в Риме писал синее небо, темнеющее у горизонта. Одной из первых испанских картин стала картина «Поклонение имени Иисуса»; половину этого холста занимают рваные тучи. Написать рваные тучи – не фокус, генуэзец Маньяско мастер писать рваные тучи похлеще критянина; но Эль Греко пишет тучи, образованные дымом костров, – и на картине «Поклонение имени Иисуса» происхождение туч нарисовано подробно. В самом центре композиции изображены костры и пытки инквизиции, и дым от сожженных мучеников поднимается к небесам. Вот из этого дыма и сделаны эльгрековские облака.