Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

с возглавившим революционный процесс ВКГД. Эта двойственность исчезнет после отъезда императора из Ставки. Алексеев твердо займет одну из сторон. И именно это решит исход переворота.

«Увы, после этой неудачной попытки помочь делу я собирался уехать обратно в Гатчину, но выехать нельзя было, шла сильная стрельба, пулеметная, также и ручные гранаты взрывались»[1977], — запишет в дневник Михаил Александрович. Еще на несколько часов он застрянет у Беляева. А Алексеев приготовился к отходу ко сну, с которым, однако, пришлось подождать.

Император отдал приказ немедленно готовить поезда к отъезду.

Множество современников и историков полагали, что тем самым Николай II допустил самую фатальную ошибку в своей жизни. В критический момент жизни государства чувства любящего отца и мужа взяли в нем верх над чувством монаршего долга, которое требовало от него оставаться в Ставке верховного главнокомандования, чтобы лично руководить подавлением бунта в Петрограде. Вместо этого он отрывался от верных частей и с горсткой генералов свиты оказывался в поезде на пути в неизвестность. Последующие события только доказали, насколько самоубийственным было решение ехать в Царское.

Николая пытались отговорить от отъезда. Об этом свидетельствуют многие генералы Ставки, прежде всего Лукомский. «Дворцовый комендант сказал мне, что Государь приказал немедленно подать литерные поезда и доложить, когда они будут готовы… Я ответил, что подать поезда к 11 вечера можно, но отправить их раньше 6 утра невозможно по техническим условиям: надо приготовить свободный пропуск по всему пути и всюду разослать телеграммы. Затем я сказал генералу Воейкову, что решение Государя ехать в Царское Село может привести к катастрофическим последствиям… что связь между Штабом и Государем будет потеряна, если произойдет задержка в пути, что мы ничего определенного не знаем, что делается в Петрограде и в Царском Селе. Генерал Воейков мне ответил, что принятого решения Государь не отменит, и просил срочно отдать необходимые распоряжения. Я дал по телефону необходимые указания начальнику военных сообщений и пошел к генералу Алексееву, который собирался лечь.

Я опять стал настаивать, чтобы он немедленно пошел к Государю и отговорил его от поездки в Царское Село… Если Государь не желает идти ни на какие уступки, то я понял бы, если бы он решил немедленно ехать в Особую армию (в нее входили все гвардейские части), на которую можно вполне положиться… Генерал Алексеев пошел к Государю. Пробыв у Государя довольно долго, вернувшись, сказал, что Его Величество страшно беспокоится за Императрицу и за детей и решил ехать в Царское Село»[1978].

Об активных попытках Алексеева задержать императора в Ставке рассказывал и находившийся там полковник Пронин: «В течение второй половины дня ген. Алексеев, несмотря на повышенную температуру и озноб[1979], несколько раз был с докладом у Государя и упрашивал его, во имя блага Родины и скорейшего успокоения народных волнений, последовать советам кн. Голицына и Родзянко и дать ответственное министерство. Он также убеждал Государя не покидать Ставки, указывая Его Величеству на всю опасность такого шага в настоящее тревожное время… Вечером ген. Алексеев вновь был у Государя и просил Его даровать стране ответственное министерство. «На коленях умолял Его Величество, — сказал он, грустно качая головой, возвратившись из дворца, — не согласен»[1980].

Воейков, повествуя о своих собственных попытках отговорить императора от отъезда, напрочь опровергает эти рассказы: «Штабные офицеры старались замаскировать деяния генерала Алексеева рассказами о том, как он на коленях умолял Его Величество даровать стране ответственное министерство, а также не покидать Ставки в такие тревожные дни. Когда я проверил эти слухи у Государя, он был очень удивлен и сказал, что об ответственном министерстве Алексеев с ним действительно говорил, но не стоя на коленях. Что же касается отъезда со Ставки, то такого совета Государь от Алексеева не слыхал»[1981]. Более того, Воейков сообщает о весьма подозрительном поведении начальника штаба, когда «пошел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Его Величества. Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил меня:

— А как же он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?

Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова:

— Если вы считаете опасным ехать, ваш прямой долг мне об этом заявить, — генерал Алексеев ответил:

— Нет, я ничего не знаю, это я так говорю.

Я его вторично спросил:

— После того, что я от вас только что слышал, вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете ли вы опасным Государю ехать или нет?

На что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ:

— Отчего же? Пускай Государь едет… ничего…

От генерала Алексеева я прямо пошел к Государю, чистосердечно передал ему весь загадочный разговор с Алексеевым и старался разубедить Его Величество ехать при таких обстоятельствах, но встретил со стороны Государя непоколебимое решение во что бы то ни стало вернуться в Царское Село»[1982].

Конечно, в этих воспоминаниях сильный налет последующих событий и эмоций. Вряд ли Алексеев проявлял полную и демонстративную нерадивость. Он вполне мог предупредить об опасности поездки, как это делал, скажем, Михаил Александрович. Держать Николая II как можно дальше от Петрограда — в этом состояла цель всех участников революции. Почему бы и не в Ставке? Ужасами происходившего в Царском Селе весь день стращал и Родзянко (об этом есть свидетельства Буксгевден, Бенкендорфа, Воейкова со ссылкой на Беляева), явно не хотевший, чтобы царь там появился. Да и чем, собственно, рисковал Алексеев (да и петроградские революционеры), уговаривая Николая остаться?

Адмирал Бубнов, также находившийся тогда в Могилеве, перебирая различные варианты действий, которые мог предпринять император в ту ночь, приходил к выводу: «Но нельзя закрывать глаза на то, что, если бы революционеры захватили в Царском Селе всю царскую семью с царицей и наследником и обратили бы их в своих заложников, Государь, оставаясь в Ставке, неминуемо бы также покорился их требованиям. К тому же, учитывая ненормальное положение, сложившееся в Верховном командовании, где все было в руках начальника штаба (курсив мой — В. Н.), можно с уверенностью сказать, что, останься Государь в Ставке, ход событий от этого не изменился бы. Правильнее было бы заблаговременно перевезти, хотя бы на автомобилях, царскую семью из Царского Села в Ставку, но как раз