Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

сложных расчётах, но мало кто пока в своих действиях исходит из приоткрывающейся истины, прямо как гоголевская помещица Коробочка, изматывавшая Павла Ивановича Чичикова своим закоснелым выжиданием, «лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да применюсь к ценам». Ждут утверждающей санкции от тех, кто об этой новизне и не слыхивал, потому что не получал указаний сверху, от тех вышестоящих, кто в этой новизне не смыслит, как говорится, «ни уха, ни рыла»? Почему ждут? Нет необходимости? Нет, мне не странно это слышать. Таковы мы. Кто-то проверяет, в брюках ли он собрался в безумно тяжкое утро понедельника отправиться в офис, и не в домашних ли тапочках и пижаме, ну, а мне свойственно ежесекундно знать окружающую «обстановку», и не только воздушную, и отдавать себе отчёт, в каком сложном мире я пребываю и в какой из Вселенных. Озираю чуть шире, мне лично так нужно. Вот и всё. Очень всё просто.

Три измерения, ставших в миллиардных умах несомненными, — длина, высота, ширина — в трёх осях: абсцисса, ордината, аппликата — так в учебниках, мозгах и обиходе и окостенели. А действительным плюсом к ним является насыщенность того же объёма одновременно и неотторжимо также и пространствами, имеющими более высокую размерность, — незримыми пространствами, содержащими материальные объекты более тонкой организации, которые хорошо видятся, чувствуются, слышатся нашими малолетними детьми, ещё не замороченными познавательным энтузиазмом школы, слепой практичностью родителей и непроницаемой бездуховной мглой социально зрелого окружения. Ощущаются и теми немногими из взрослых, кто не закрывает на них своих глаз и осознаёт, что сегодня принимать во внимание упреждающее происходящее рядом с нашим плотным миром стало жизненно необходимым. Высокоразмерные пространства, думается, и дают дробный довесок к трём целым координатам представляющегося нам материальным мира. Точнее, воображаемого нами мира. Существуют расчеты процентных соотношений, сколько к тройке целых после запятой добавляется за счёт четырёхмерного пространства, пяти-, шестимерного и так далее. Я не привожу эти соотношения, поскольку, с одной стороны, они изменяются, находятся в непрерывной динамике, при развитии Земли и Вселенной растут, а с другой, здесь служат мне только подсобной информацией.

Не всякий изощрённый математический ум, я думаю, или даже развитое пространственное воображение обитателя нынешней Земли способны представить себе, скажем, четырёхмерную окружность с её четырёхмерными «длиной» и «радиусом», будет ли она иметь вид всё ещё всем привычного циркульного колеса или видоизменение окружности проявится для нас, как топологическая невообразимость? Так ведь это надо ещё увидеть «четырёхмерным зрением»!

Могу лишь гипотетически предположить, что при переходе из геометрической категории трёхмерного пространства в пространство четырёхмерное с детства знакомая всем окружность может преобразоваться или преобразиться, например, в духоподобное нравственное качество, допустим, в то же небезызвестное добротолюбие. Или родиться в виде эмоции. Попробуйте тогда «в столбик» разделить эмоцию на удвоенный событийный стержень-радиус, относительно которого она возникла, получится ли у вас число «пи»? Спросить бы об этом лучше более глубоко разбиравшегося в подобных вещах поэта-прозорливца и языкознавца Велимира Хлебникова, да нет его давно с нами. В трёхмерном мире подобным образом первая производная по времени от пути даёт скорость, а вторая — ускорение. Если мы со школьных уроков физики «верим» в скорость и ускорение, хотя в реальности ни увидеть, ни потрогать, ни пощупать их не можем, то логически принимаем за объективную реальность в среде, в которой живём, и вполне условное, на самом деле, формальное, абстрактное пространство — трёхмерное, — а также абстрактные скорость и ускорение, которые не видны, которых в реальности и нет.

Но ведь ещё более реальны эмоции и порождённые ими мысли, поскольку их-то увидеть как раз можно: видение мыслей и чтение ауры, в том числе того её слоя, который отображает эмоции, доступны любому и достигаются тренированностью. Но ни в какой даже высшей школе открыто этому не учат, к чему эта «дребедень»? Такого и предмета нет. Мы эмоции и мысли просто в себе ощущаем, приятность нам нравится, а учиться мыслить более разумно просто не хотим. Пусть лучшая жизнь придёт сама собой, хотя бы в виде мешка счастья с пресловутыми баксами. Видят хотя бы самые яркие эмоции и мысли пока не все. Поэтому влияние дробного довеска к трем целым в числе «пи», характеризующем размерность нашего пространства, мы в инженерии не осознаём, вероятно, полагая, что здесь, по умолчанию, всё именно в порядке. Но привычно-незаметно снова делаем некий логический перескок и вынужденно учитываем, вводя в математические формулы, с той или иной степенью приближения описывающие различные процессы в наших технических устройствах, эмпирические коэффициенты, взятые «не от науки, а из практики». Хотя почти любой профессор наверняка знает, что эти-то пространства и тонкие объекты в них явственно ощущает даже домашняя кошка, не говоря уж о собаках, коровах и курах. Состояние нашей ауры улавливают даже противные комары, потому и атакуют в самый момент засыпания, доводя свои жертвы до бессонницы.

Но та же кошка на тонкие духоподобные объекты реагирует, иногда с мяуканьем или царапаньем, а высокообразованный каттнеровский «прохвессор» (тот самый, который стараниями семейки полоумных выродков Хогбенов накрылся) зачастую на объективную реальность закрывает глаза, уши и устоявшийся горделивый твёрдый ум, требующий «научных» доказательств и тупо не понимающий, что всё, им запрашиваемое, уже содержится в нём самом. Если же исходить из реальной размерности нашего пространства, здесь и ещё вчера, а может, и сегодня, пока равной «пи», все инженерные (и не только) науки стоит перевернуть и поставить, наконец, с ушей на ноги, в нормальное научное рабочее положение. Что станет в этом разе с эмпирическими коэффициентами? А с «научными прохвессорами»? Во что или в кого они тогда «преобразуются» и не накроются ли?

Я несколько увлёкся новыми впечатлениями от продолжающегося знакомства с нашим таким изумительным и без устали изумляющим миром. Внимательно выслушавший мой рассказ Андрей между тем ввёл меня в состояние изменённого сознания. Убедил, и я «поверил», что являюсь моим собственным отцом, Кириллом Михайловичем Августовым. Я слышал и осторожный, приглушённый голос Акико, но действия по изысканию интересующих её и Андрея моментов в сознании отца предпринимал только по твёрдым, уверенным указаниям Кокорина. По сути, с моей помощью, Акико и Андрей «вытащили» из сознания моего отца краткий конспект подготовительного наброска идеологии аэрокосмического МиГа, именно то, что сделал сам отец до подключения к сложной теме ближайших его соратников и руководителей коллективов разработчиков. Так, по крайней мере, исследователям отцова сознания показалось.

Я под гипнозом подробно рассказал, что проектирование своего уникального (по сегодняшнему состоянию мировой авиации) самолёта академик Кирилл Августов осуществил не в