Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах - Андрей Анатольевич Посняков

мошкарой, играла серебром рыба, крякая, шумно проплыла в камыши утиная стая. Маленькие, только что народившиеся утята – смешные, пушистые, – нагоняя родителей, неумело били об воду крыльями. Никифор с улыбкой наблюдал за ними и словно бы чего-то ждал. Между тем солнце постепенно забиралось все выше, вот уже засверкало над самой головой, и настоятель нетерпеливо привстал, оглянулся, походил по мысу, снова уселся, недоуменно покачав головой. Вытер со лба пот, опять подошел к озеру, ополоснулся…

– Бог в помощь, отче, – послышался негромкий голос.

Никифор обернулся.

– Ну, наконец-то! Давно тебя дожидаюсь, Дивьяне. Как нынче охота?

– Хуже, чем всегда. – Охотник Дивьян – молодой парень лет семнадцати, невысокий, жилистый, темно-русый, с круглым лицом и непонятного серо-зеленого цвета глазами – присел рядом, у камня. – Неспокойно нынче на Шугозерье, – скорбно поведал он. – Наволоцкий староста Келагаст опять начал мутить воду. Захватил себе Пялью, Куневичи, да и этого показалось мало – положил глаз и на мою усадьбу, усадьбу рода Конди. А я ведь, ты знаешь, бобыль. Куда мне одному против целого рода? В общем, нет у меня теперь усадьбы. Лучше бы, конечно, помереть в схватке, чем так скитаться… но ты ведь говоришь, что живой я принесу больше вреда коварному Келагасту.

– Куда как больше, – с улыбкой подтвердил Никифор. – Только зря ты все время думаешь о вреде, Дивьян. Думай о пользе, которую ты приносишь нам и всему делу великого киевского и новгородского князя.

– Князь далеко, – мрачно заметил юноша. – А здесь, в лесах, творятся такие дела, что и говорить не хочется. Совсем распоясался Келагаст. Сын его привел в дом десять наложниц из куневичских дев. И еще столько же хочет! Да и староста, говорят, не отстает от сына.

– Ты же сам принес весть о том, что князь Хельги собирается навестить с дружиной наши места, – осторожно произнес настоятель. – Знай, Дивьян, если бы ты не сообщал мне обо всем, что происходит в лесах да в Ладоге, Келагаст вошел бы в еще большую силу. Так что помни, ты делаешь нужное дело. Как Ладислава?

– Давно не был в ее усадьбе. – Дивьян улыбнулся. – Вот на днях собираюсь. Самому интересно, чего там нового, в Ладоге? Лада ведь все новости знает.

– Хорошая девушка.

– Еще бы! Сестрица моя названая. Жаль, первенец ее осенью сгорел в лихоманке, так я бы был уже дядькой.

– Да, жаль, – согласно кивнул Никифор и утешил: – Смерть младенцев, к сожалению, обычное дело. Она так и не присмотрела себе мужа?

Дивьян вдруг засмеялся:

– Не присмотрела. И не присмотрит, друже! Будто сам не знаешь, кого она любит?

Ничего не ответил Никифор, лишь молча кивнул. Потом поднял глаза, спросил:

– Пойдешь к ней, скажи; пусть будет поосторожней. Ходят слухи, неизвестные воины разграбили на Воложбе-реке караван булгарских гостей.

– И я о том слышал. – Юноша сверкнул глазами. – Думаю даже – не Келагастовы ли то были люди?

– Вряд ли, – покачал головой монах. – Не такие уж и длинные руки у Келагаста.

– Однако власть он себе забрал немалую. И еще заберет, если не остановить. Людей примучивает почем зря, хуже самых лютых колбегов. Говорят, объявил себя главным жрецом и теперь приносит в жертву людей. Все для того, чтоб боялись. – Дивьян сплюнул. – Да не все бояться-то. На Пашозере такой отпор ему дали, едва ноги унес! Значит, не перевелись еще воины в наших лесах.

– Не перевелись. – Никифор сдержал улыбку. Если б Дивьян только знал, скольких трудов стоило уговорить пашозерцев напасть на Келагастово войско первыми, когда те не ждали. Не раз и не два хаживал тогда Никифор на Пашозеро, разговаривал со старейшинами, советовал. И советы его дали плоды! Почти все Шугозерье захватил уже наволоцкий староста, а вот на Пашозере застрял, обломился.

– Как Келагаст? – поинтересовался монах. – Не трогает еще тебя?

– Да пока не трогает. – Юноша махнул рукой. – Все хочет женить на одной из своих девок – толстой Хараге. Тогда б шугозерские земли его по закону были. Впрочем, не так часто я с Келагастом встречаюсь. Вообще не захожу в Наволок, так, на охоте только.

– Зря не заходишь, – неожиданно жестко произнес Никифор. – От того большая бы польза была. Знаю, опасно. Келагаст хитер и коварен.

– Не так он, как Ажлак-старец. Откуда он и взялся, неведомо. Говорят, раньше на Пирозере жил. Из тех краев.

– Что за старец такой? – заинтересовался монах.

– А, – отмахнулся юноша. – Я его и видал-то всего один раз. Так, больше с чужих слов знаю.

– Ажлак ведь по-вашему «жадный»?

– Ну да, жаден старик и скуп, как не знаю кто. На вид противный такой, мерзкий, сам лыс, бороденка пегая, реденькая, нос крючком, а глаза так и бегают. Низенький, худой, да сильный. Руки большие, словно оглобли, говорят, запросто людей ими душит. Может, и врут, сам-то я ничего такого не видел.

– Ажлак, значит…

– Ну да. Келагаст его приваживает, не знаю почему…

– Вот и узнай, – попросил Никифор.

Дивьян улыбнулся, поправил висевший за спиной охотничий лук, поднялся на ноги.

– Ну, пойду ж, пожалуй.

Простившись с монахом, Дивьян исчез в зарослях. Тихо, ни один листик не шелохнулся, оно и понятно – охотник.

Засобирался в обратный путь и Никифор, снова подошел к озеру, наклонился, зачерпнул ладонями воду, напился и возблагодарил Господа, что даровал-таки встречу. Давненько уже не приходил сюда Дивьян, хоть и ждал его постоянно Никифор, как и условливались. Эх, не хотел, не хотел отец настоятель влезать в мирские дела, думал полностью посвятить себя служению Господу да распространению света учености, однако ж не так все вышло. Наволоцкий староста Келагаст, до поры до времени сидевший в своих лесах тише мыши, стал захватывать чужие землишки, сначала понемногу, затем все больше и больше. Примучивал людей, приносил человеческие жертвы – видно, уверовал в чужих поганых богов, а с этим уж никак не мог смириться Никифор и, будучи истинным христианином, встал на пути языческого непотребства. Действовал, как мог, – убеждением, хитростью, верой. Хорошо, что в эту зиму установились добрые связи с жителями дальнего пашозерского угла. Хундольские людишки с пашозерцами знались, по зимникам в гости друг к дружке наезживали, тут-то Никифор и приветил пашозерцев. А потом, как заболела внучка их старосты, старого Сагарма, Никифор ее вылечил – молитвою да настоями трав, что запасал еще летом, исходя из собственного опыта и указаний авторов Древнего Рима. Сагарм тогда на радостях закатил в Хундоле пир, с той поры и повелась дружба. Непросто, ох, непросто было нести здешним лесным людям Божье слово, но – ничего, продвигались дела потихоньку, вот уже и несколько пашозерцев обратились