Люди и боги - Роман Суржиков

Эрвин выбрал залив Подковы. За час до рассвета корабли северян вошли туда.

— Сегодня особенный день, мой милый! — Шептала Тревога, спускаясь с трапа. — Сегодня что-то случится.

На берегу стояла странная тишь. Все звуки издавали северяне, их кони, их амуниция, корабельные снасти. Степь встречала чужаков молчанием. Ни скота, ни людей; даже ветра нет — трава стоит, будто нарисованная.

— Лысые хвосты, — буркнул ганта, — куда все пропали? Обычно тут коров да коней без счета. Лучший водопой на десять миль вокруг.

Разведка тут же была послана в поля. Однако с корабельной мачты степь и так видна на мили. Никакой засады, никакой армии — пустота. Тревога ни на шаг не отходила от Эрвина.

Пока длилась высадка, разведчики все же нашли нескольких языков. Рыбак с рыбачкой ставили сети, мальчишка-пастушок пригнал полдюжины коров на водопой. Все они пришли из хутора ниже по течению и ничего не знали. Хайдер Лид запугал их до мокрых штанов, но услышал только:

— Так вы же пришли, вот все наутек! Мы б тоже унесли ноги, если б успели…

Эрвин знал, что дело не в этом. Корабли северян плыли слишком быстро, степняки не успевали разбегаться с берегов, давали увидеть себя напоследок. А тут стояла такая тишь, будто все ушли еще вчера. Имелась причина, но языки ее не знали.

— Пошлите курьера к Степному Огню, — предложил Гордон Сью. — Останьтесь в корабле, позовите Морана сюда. Так будет безопасней.

— Так будет медленней, — ответил Эрвин. — Скорость — главное. Выступаем все.

— В доспехах?

— В легких. Если случится бой, нам все равно не победить, но налегке будут шансы сбежать.

Окружив себя роем разведчиков, четыре роты выехали в Степь. Ни облачка не было в небе, утреннее солнце жарило в затылок, впечатывая в землю черные тени всадников. Среди зеленого простора лугов отряд выделялся темным пятном. Эрвин гнал из головы сравнение: по белой скатерти ползет муха, которую вот-вот прихлопнут.

— Отец Давид, продолжим нашу беседу. Вы сказали: Кукловод — дворянин, и я не успел возразить. Отвечу теперь. Пусть он и граф, но только во втором поколении. Душа Виттора Шейланда — это душа торговца, который втайне завидует истинным лордам. Он ощущает себя ущербным, неполноценным, и потому ненавидит весь мир. Меряет всех по себе: не считая себя достойным, презирает и остальных. Будь он воспитан с гордостью и самоуважением, никогда не упал бы так низко.

— Полагаете, милорд, что подлость более присуща черни, чем дворянам?

— Конечно. Аристократ может обмануть и предать, но для того ему нужно преодолеть себя, пересилить императив воспитания. А низкородным подлость дается легко — ведь им не прививаются строгие принципы. Чернь кажется доброй и законопослушной лишь потому, что слаба. Обычный страх удерживает ее в узде. Если чернь получит такую власть и силу, как лорды, — она проявит гораздо больше зверства.

— Вы так считаете?

— И имею доказательство: бригада Пауля. За исключением одного человека, отряд состоит из мужиков. Я никогда не видел большей жестокости, чем та, которую они творят.

— Благодарю, милорд, что вспомнили о Пауле. Я хотел рассказать вам кое-что. Мы узнали о Пауле еще в год Семнадцатого Дара. Тогда он звал себя Натаниэль. Своей первокровью он инициировал мальчишку по имени Мик, а тот попал в руки церковной стражи — и достался нам. Мик весьма подробно описал Натаниэля, и вот что любопытно: последний предстает в его рассказе очень добрым человеком.

— Пф! Да уж, добрее некуда!

— Старый уэймарский библиотекарь также знал Натаниэля, и его слова подтвердили рассказ Мика. Натаниэль тех времен — это добрый отзывчивый чудак. Он помогал и библиотекарю, и Мику, охотно делился знаниями, дал первокровь лишь потому, что Мик его попросил! Мещане несколько раз избивали Натаниэля. Подумайте: он же мог запросто уничтожить их, но стерпел побои и не дал сдачи. Что это, если не доброта? Однако затем наш бедняга попал в руки графов Шейланд. Десять лет в темнице Уэймара — и на свет родился тот зверь Пауль, которого знаете вы.

— Пытки превратили ягненка во льва? Простите, отче, так не бывает. Я назову пятерых Ориджинов, кто подвергался заточению и пыткам. Двое от этого погибли, но ни один не стал зверем.

Отец Давид лишь кашлянул. Альтесса пояснила: «Он говорит: вы, Ориджины, и так звери».

— Хорошо, — огрызнулся Эрвин. — С другой стороны есть механик Луис, простолюдин. Он был тряпкой до пыток — а после свихнулся и стал козленком. Есть Ворон Короны, которого я бросил в темницу Первой Зимы. Он вышел оттуда моим верным слугой. Вдумайтесь: начал служить тому, кто заставил его страдать. Я вот о чем, отче: мучения не меняют материала, из коего сделан человек. Сталь остается сталью, солома — соломой. Сталь можно закалить огнем, солому — нет.

— Ваша логика доказывает: Натаниэль был создан из крепкого матриала. Это верно, однако зверем его сделали графы Шейланд.

— А что вы скажете об остальных бойцах бригады? Держу пари: их не держали в темнице годами. Им дали Персты и велели убивать — и они стали убивать охотно, с великим удовольствием. Ни один из них ни разу не совершил благородного поступка. Не пощадил жертву, не отпустил пленного, не пристрелил Пауля, в конце концов. Самое страшное существо — это человек, рожденный слабым, но вдруг получивший силу.

— В целом, я согласен с вашими рассуждениями. Большая сила создает соблазн, перед которым сложно устоять. Но боюсь, что вы судите о дворянах по себе. Не будучи дворянином, я могу наблюдать ваше сословие со стороны. К сожалению, не все лорды похожи на вас. Многие так же опьянели бы от силы, как и солдаты бригады.

— Вы предлагаете не давать первокровь никому? Я рассматривал и такой вариант. Но ваши же магистры потребуют инициации… Хотите, чтобы я им отказал?

— Нет, милорд, хочу обратного. Вообразите общество, где каждый владеет первокровью.

— Как вы сказали?..

— Каждый человек инициирован. Каждый имеет свой собственный Предмет, подходящий таланту и ремеслу владельца. У кучера — Предмет-лошадь, которая скачет по воздуху быстрее ветра. У ученого — Предмет-книга, в которой все законы мироздания. У лекаря — Предмет против всех болезней. У крестьянина — плуг, который сам вспахивает поле. Разве не прекрасным был бы такой мир?

— Прекрасным?.. — Эрвин выпучил глаза.

— Конечно, ведь каждый сможет раскрыть свой талант и делать именно то, что ему по душе. Не будет зависти, злобы, подлости, насилия — все это свойственно несчастным людям. Пусть каждый найдет место, на котором он счастлив.

Впервые за год знакомства Эрвин усомнился в уме Давида.

— Отче, в Поларисе больше сорока миллионов человек. Вы хотите дать им всем Предметы? Правда?! Как-то я встретил одну дюжину парней с Предметами — да спасут вас боги от такой встречи!

* * *

Перевалило за полдень. Солнце жарило невыносимо до тошноты. Степь оставалась все так же безлюдна и плоска. Последнее раздражало особенно сильно. Эрвин слишком привык к горам и городам, где здания, стены, скалы служат укрытием от солнца и чужого взгляда. А тут до самого горизонта — хоть шаром покати. Умом он понимал: это хорошо, что степь настолько открыта, и никто не нападет внезапно. Но все же чувствовал себя уязвимо, будто голый.