Белые пешки - Екатерина Звонцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не понимаю. Что за…
– Белая королевская пешка, встань на клетку. Шевелись. – Слова дышали безумием и одновременно были предельно понятны. Нет, не может быть, так ответ все время маячил рядом? Дэн отшатнулся и принялся тереть глаза.
– Маньяк… Шахматный Маньяк – это ты?!
Он ожидал чего угодно, но точно не хохота. А Зиновий загоготал так, что затрясся круглый живот. Он смеялся, смеялся, смеялся, а глаза становились злее, злее, злее.
– Дэн, иди, – наконец устало, как ребенку, повторил он и указал в темноту, на дальнюю сторону площадки. – Тебе туда. И поскорее.
– Но там ничего нет, – прошептал Дэн, вглядываясь. – Совсем.
– Ошибаешься. – Зиновий явно попытался улыбнуться, хотя получилась гримаса.
– Уйди с дороги. – Дэн сжал кулаки. – Хватит! Я иду в милицию.
Он обогнул бармена и сделал пару быстрых шагов к вокзальному корпусу. Тут же что-то тяжело ткнулось ему в лопатки, щелкнуло, прошептало холодным металлом: «Подумай дважды». Он обернулся. Зиновий не скалился, но в его зрачках играли те же блики, что и на стволе поднятого дробовика.
– Встань на клетку. И поверь… ментов там достаточно. Сам посмотри.
Растаяла тень, и Дэн увидел белые фигуры – пока не все. Король, высокий и будто светящийся, кутался в плащ, скрывший лицо и фигуру. Шипы венка из роз поранили укрытую шелком голову, и ткань окрасилась алыми разводами, ослепительными на снежной белизне. Король стоял недвижно, такой же мраморной скульптурой, как и королева рядом. Дэн узнал ее – белая мантия, алая кайма по краю. Волосы Наташа заплела в косу; коса несколько раз огибала голову надменной тиарой. Взгляд был ясный и совсем пустой. И как Дэн обманулся? Как? Такие девочки не работают в могильных журналах. Не листают чужие скетчбуки. Не воруют вишенки с тортов. Они судят. Бьют. И скорее всего, убивают. Он ее окликнул. Она посмотрела, но тут же отвернулась.
– Прости. Это просто моя работа. Но памятник будет красивый.
Он не успел ответить. Было и нечего.
– Молодой человек?..
Кто-то тихо окликнул его. Дэн узнал Алефа, опера с яркими зелеными глазами. Он занимал место белого королевского слона, против черного двойника. Анатолий Добрынин – молодой мужчина, по-богатырски крепкий, заросший, кудрявый, в серой от времени милицейской форме – мрачно взирал на него с той стороны доски.
– Что происходит? Объясните. Почему вы его не… – Дэн осекся. Он увидел дыры у Алефа в груди, и слово «арестовали» осталось непроизнесенным.
Алеф вынул из кармана сигареты и закурил. Казалось, мир за пределами клетки не интересовал его, он даже чему-то про себя улыбался. На его месте проступал кто-то незнакомый, но Дэн не готов был, не хотел больше смотреть. Он обернулся к Зиновию и опять уперся грудью в ствол дробовика.
– Эй, не бойся. – Миро с места белого коня вдруг подмигнул и вытер ладонью стекающую по виску кровь. – Будет быстро. Намечается крутой эксперимент на тему Кота Шрёдингера. Это когда что-то вроде как есть, а вроде и нет, вроде как живо, а вроде как мертво. Например, наши шансы. Или… глаз моего двойника, гангстера-детектива? Вот уж не думал!
Черным конем действительно был кто-то, похожий на персонажа американской классики, старомодный итальянец с золотым глазным яблоком. Мужчина подкрутил ус. Мертвый глаз заглянул Дэну прямо в сердце, так же, как живые глаза Миро.
– Понимаешь, Дань, – грустно усмехнулся с клетки ферзевого слона ухоженный темноволосый мужчина, его милицейская форма была новой и опрятной, – мою жену, не раз спасавшую меня и моих ребят от следственных бед, околдовали. Обезмажили. Стерли ей память, как в «Людях в черном». Ну вот я и… за нее как бы. Замещаю. Честь семьи, а?
Эти оливковые глаза, эта строгая и одновременно мягкая улыбка, вскинутые руки, готовые на снейповский манер раздавать подзатыльники. Владимир Петрович. Тоже мертвый?.. Дэн сжался. А Лукин только усмехнулся:
– Эй, малыш. Отставить круглые глаза.
– Надо спасти Аську, Дань! – выпалила Лина Железнякова. Она, замерев на месте пешки, прижимала к груди черного щенка. – Я же… тоже за нее тут. Но она не виновата. Она добрая. – Девочка ткнулась носом в загривок щенка. – Всегда была. И… он тоже! Кто бы не разозлился, если бы у него убили маму, а его кинули в колодец?
Против нее на месте черной пешки стоял красивый мальчик в лохмотьях и держал на руках жирную уродливую крысу, всю в розово-черных болячках. Лина улыбнулась – это была та самая погибающая с возрастом улыбка «Давай играть вместе!» Мальчик покраснел, оскалился и… зарычал. Лина тут же перестроилась и скорчила ему рожу.
– Черт возьми, даже я согласился поучаствовать, хотя у меня в школе ремонт! – прогудел знакомый бас. – Ну же. Иди к нам, ты, менагер по впариванию кисточек!
Анатолий Викторович в обычной своей гимнастерке стоял навытяжку, в роли ладьи, а напротив его двойник, эсэсовец лет сорока, мерил шагами тесную для него клетку. Директор показал ему кулак, но тут же, увидев, как за немцем проступает рыжий усталый врач, со смущенным кряхтением сунул руки за спину. Вторая белая ладья – высокий, гривастый, тоже рыжий мужчина в лабораторном халате, накинутом поверх делового костюма, – осуждающе и насмешливо покачал головой, цедя сквозь зубы: «Солдатня…» Сизиф. А Левы нет. Подкатил тошнотный ужас: и Левиного отца… убили? и директора? Но неожиданно Сизиф заметил его и отсалютовал, вполне бодро и живо, блеснув в темном воздухе золотым кольцом. После чего странным понимающим взглядом уставился на черную пешку напротив. Дэн не знал этого человека. Но знал. Что за союз рыжих – еще один очень хорошо одетый мужчина с огненными в красноту волосами, с вытянутым приятным лицом и живым взглядом голубых глаз. Единственный среди черных – без следов крови, остальных уродовали либо огромные укушенные раны, либо хотя бы ссадины. Зато черная цепь, вся украшенная уродливыми звездами, отягощала шею мужчины и венчалась ядром у ног, заставляя сутулить худые плечи. Дмитрий Штольц. Политик, построивший убежище для Сашки… для Сашки, где бы она ни была.
– Страшно, а? – снова Дэн поймал взгляд Сизифа. – Да, и меня жуть берет. Но мы с ними со всеми разберемся и всем вправим мозги. – Он чуть ощерился в улыбке. – Девяностые
