Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров

Поговаривают, что точно такой же вопрос накануне рокового дня задал своему румынскому коллеге глава русской дипломатии С. Д. Сазонов[81].

Из воспоминаний бывшего директора департамента министерства иностранных дел В. Б. Лопухина:

Сазонову, ссылаясь, правда, не на документы, а на слухи, «исходившие из дипломатических кругов», приписывается такой вопрос, заданный румынскому премьер-министру Братиану (дело происходило в Констанце, куда приехал царь в сопровождении Сазонова на свидание с румынским королем Карлом — за 13 дней до убийства Франца Фердинанда): «Какую позицию займет Румыния в случае вооруженного столкновения между Россиею и Австро-Венгриею, такого, при котором начать военные действия была бы вынуждена Россия?».

Братиану будто отвечал на вопрос вопросом: «Неужели Сазонов ожидает в ближайшее время возникновение войны?». И на это Сазонов будто бы поставил еще вопрос: «А что произойдет, если будет убит австрийский эрцгерцог?»[82]

Бывают ли так такие совпадения?.. Или опять «масоны сговорились»? Ведь и Аписа, и Сазонова не без оснований причисляют к «вольным каменщикам».

И только В. А. Артамонову— если верить его очерку — дыхание близкой войны не казалось обжигающим. Русский военный агент словно витает в мире своих иллюзий: убили эрцгерцога — глазом не повел; Гартвиг скоропостижно умер — и это его едва растревожило; сербам предъявили ультиматум — он все еще на морском курорте, и не где-нибудь, а в Австро-Венгрии, которая уже ощетинилась штыками.

Возникает ощущение, что Артамонов, к несчастью, был далеко не самым осведомленным человеком в Белграде. Вот какой разговор произошел на похоронах Н. Г. Гартвига (1/14 июля) между двумя участниками траурной церемонии. Свидетельствует мемуарист Душан Лончаревич:

На Князь-Михайловой улице я случайно столкнулся с владельцем и редактором «Политики». Мое положение в Белграде было исключительно трудным и деликатным. Я был журналистом, австрийским подданным и должностным лицом и вместе с тем национально мыслящим сербом. То, что мне становилось известно как австрийскому должностному лицу и официальному корреспонденту, я по долгу службы передавал в Телеграфное агентство. Но нередко ко мне поступали сообщения от ответственных сербских политиков, которые были предназначены не для общественности, а лишь для доверительного информирования австр. — венг. политиков и дипломатов — их я добросовестно пересылал адресатам. Ко мне, как сербу с национальной душой, приходили многие сообщения от интимных знакомых и приятелей; в таких случаях я считал долгом чести беречь такого рода информацию, как личную тайну. Благодаря педантичному соблюдению этого принципа за многие годы я узнал о разных конфиденциальных вещах. Но случившийся всемирно-исторический переворот заставил меня переступить через некоторые запреты, и я решил рассказать о некоторых происшествиях, которые до войны имели строго конфиденциальный характер, но теперь их огласка принесет пользу для изучения истории. Наверное, к таковым относится и разговор, который я случайно завел в момент упомянутой встречи с владельцем и издателем «Политики» Владой Рибникаром [83] . В то время как мимо нас медленным, размеренным шагом продвигалась бесконечная траурная процессия, Рибникар отвел меня немного в сторону и прошептал на ухо под большим секретом:

«О покушении на Франца Фердинанда я теперь очень хорошо информирован. Дело оказалось очень сложным, потому что в нем замешаны многие персоны, которые были на вторых ролях, и успех предприятия зависел от того, не выдаст ли кто-нибудь из этих второстепенных лиц все задуманное. В период подготовки это вызывало тем большие опасения, что в заговор оказались поневоле втянутыми и некоторые должностные лица, и постоянно существовала вероятность того, что либо тот, либо другой злоупотребит доверием и донесет. Танкосич действительно сыграл важную роль, но его Австрия живым не получит, и он сейчас также ничего не выдаст. Из Сараева сообщают — и это верно, — что покушавшиеся были в обход закона переправлены через границу. Это было самое опасное, поскольку покушавшимся грозила опасность быть пойманными не только в Боснии, но и в Сербии. Можете себе представить, как бы себя повел Стоян (Протич, бывший министр внутренних дел, который совсем недавно победоносно завершил борьбу за подчинение военных властей гражданским)[84]. Но ненависть к Австрии всем затворила уста. Так…».

В этот момент открытый катафалк, задрапированный в белое (в русский траурный цвет), достиг того места, где мы находились, и непроизвольно Рибникар прервал разговор; воцарилась тишина, и люди обнажили головы[85].

Книга Д. Лончаревича ныне практически забыта. Правда, историк Васа Казимирович в своем двухтомнике о Н. Пашиче цитирует В. Рибникара, но с сильными купюрами; возникает подозрение, что Казимирович сделал эти сокращения неспроста. Очень жаль, конечно, что разговор оборвался на полуслове в самый интригующий момент; удивляет и то, что Лончаревич не попытался вернуться к нему чуть позже.

Но еще больше удивляет, что австрийский корреспондент (при желании его можно было считать агентом вражеского государства, хотя это не так) имеет в Белграде гораздо больше каналов получения информации, чем опытный русский военный разведчик. Полковник Артамонов узнает важнейшую информацию из газет, а Лончаревич получает ее из первых рук, свободную от цензурных рогаток. И грустно, и смешно…

План покушения не был тайной в Сербии, — констатирует историк Б. Старков. — Об этом часто и охотно говорили в кафе боснийские эмигранты, а сербский посланник в Вене даже предупредил австрийского министра Билинского, в ведении которого находились территории Боснии и Герцеговины. Однако это предостережение было оставлено без внимания. Разведывательное бюро австрийского Генерального штаба было также информировано о подготовке покушения на Франца Фердинанда. Об этом знали начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф и сам император Франц-Иосиф.