Любовь - азартная игра - Барбара Картленд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но если ты любишь его, то сможешь.
— Нет, нет! — воскликнула Роузбел. — Он мне постоянно твердит об этом, но не пытайся меня искушать. Я должна видеть его! Для меня страдание сидеть здесь взаперти и смотреть, как все на задних лапках ходят вокруг Шолто, будто он персидский шах. Как бы я хотела быть вместе с Джастином!
Идона молчала, а леди Роузбел продолжала:
— Пожалуйста, пожалуйста, ну сделай это для меня! Конечно, я не думаю, что они что-нибудь заподозрят, но в этом доме никогда ни в чем нельзя быть уверенной. Даже если подкупить ночного сторожа, он тоже может проболтаться подружке-горничной, и пошло-поехало! Со скоростью света!
Она помолчала, потом почти шепотом попросила:
— Идона, пожалуйста, помоги мне. Если и ты попадешь в такое положение, то можешь рассчитывать на меня.
— Надеюсь, я никогда не окажусь в подобном положении, — ответила Идона. — Но если все откроется, что будет со мной?
— Ничего не откроется. Ты ляжешь в мою постель, задернешь занавеси с обеих сторон, а в комнате будет свет только от камина.
— А если они приглядятся, подойдут поближе, рассмотрят цвет волос?
— Все, что они увидят, — это что кто-то лежит на кровати. Уверяю тебя, они не будут подходить близко, я ведь могу заподозрить их в шпионстве. Хотя я знаю, что они следят за мной, и меня это бесит. Но как мне с этим справиться?
— Понятно. Ну что ж, хорошо. Я приду в твою комнату, когда никого поблизости не будет.
Роузбел вскинула руки, обняла Идону за шею и поцеловала.
— Ты просто ангел!.. — пропела она. — Я никогда этого не забуду. Ты сама влюбишься и поймешь мои чувства.
Она умчалась, а няня вернулась помогать Идоне готовиться ко сну.
— Ну, а сейчас что ее светлость надумала? — поинтересовалась няня.
— А почему ты считаешь, что она что-то надумала? — удивилась Идона.
— Да я же вижу, какая она бездельница, и всегда чего-то устраивает. Один Бог знает, каково придется его светлости, когда он на ней женится.
Идона не удивилась проницательности няни. Она вспомнила слова матери: «Слуги знают все. Бесполезно пытаться что-то скрыть от них».
— А почему ты думаешь, что он все же женится на леди Роузбел?
— Да я совсем не уверена. Ей сильно повезет, если она заполучит его, — сказала няня. — Знаешь, как его зовут — «верткий холостяк», это я от его слуги слыхала. Он говорит — все как одна незамужние женщины из общества вешаются ему на шею. Да и замужние тоже. И всегда так было. Ну не со дня рождения, конечно, а как только он чуток подрос. — Няня усмехнулась.
Решив, что она и так сказала слишком много, няня пошла к гардеробу.
Идона не могла понять, отчего же ей стало вдруг грустно? «Наверное, я зря пообещала Роузбел выполнить ее просьбу».
Но в глубине души Идона понимала: дело не только в этом.
За ужином Идоне было веселее, чем она ожидала, но домокловым мечом висело обещание, данное Роузбел.
Маркиз пригласил двух приятелей поужинать с ними, чтобы получились пары. Все смеялись, шутили.
Идоне казалось, будто она присутствует на спектакле, поставленном по веселой классической комедии, одной из тех, что они читали с матерью.
Маркиза пригласила женщин наверх, оставив мужчин беседовать за портвейном. Роузбел деланно зевнула и сказала:
— Я так устала! Эти бесконечные вечеринки утомляют. И как здорово, что сегодня можно пораньше лечь спать!
— Но ведь ты всегда говорила: ложиться спать до зари — попусту тратить время! — резко бросила маркиза.
— То было в дни ранней юности. — Роузбел покраснела, закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.
Идона почувствовала, что леди Роузбел переигрывает.
В это время маркиза вынула из редикюля карточку.
— Знаешь ли ты, Идона, что прибыл большой букет орхидей от графа Баклиффа.
Идона была смущена:
— Да, мадам. Я знаю. Он прислал с ним и письмо.
— Письмо? — переспросила маркиза. — А где оно?
— Наверху, — сказала девушка, чувствуя, что краснеет.
Маркиза посмотрела на карточку и усмехнулась: — Довольно откровенно. Сделав паузу, прочла:
«Очаровательной женщине, пленившей мое сердце».
Роузбел открыла глаза и сказала:
— О, это уже кое-что!
— Я тоже так считаю, — согласилась маркиза. — Ты оказалась умнее, чем я думала. Ничто так не возбуждает мужчину, как попытка женщины скрыться, но… не слишком далеко.
Они с Роузбел рассмеялись, а Идона сказала:
— Не хочу я от графа никаких цветов, и вообще мы слишком мало знакомы, чтобы писать такие слова…
Маркиза положила карточку на полированный столик подле себя.
— В общем, дитя, ты должна понять: формальности и условности, столь важные у вас в провинции, в Лондоне отступают, особенно когда дело касается такой важной персоны, как граф.
— Вы совершенно правы! — воскликнула Роузбел, прежде чем Идона открыла рот. — Ты только подумай — станешь хозяйкой одного из самых прекрасных домов в Англии, ну не совсем такого, как у Шолто, но почти… Мне говорили, у Баклиффа замечательные драгоценности.
— Да, верно, я помню, как последняя жена графа надевала их, впервые появившись в Карлтон-Хаусе. Она сверкала, как рождественская елка, и казалось, просто сгибалась под тяжестью диадемы.
Слушая их, Идона побледнела и наконец сказала:
— Пожалуйста, мадам, выслушайте меня.
— Да я знаю, что ты скажешь. Если снова начнешь твердить то же, что и по дороге из Девоншир-Хауса, я просто рассержусь. Это же смешно!
— Нет, пожалуйста, не сердитесь, — попросила Идона, — но я не хочу принимать ухаживания графа Баклиффа, и мне бы не хотелось, чтобы и вы поощряли его к этому…
— Я тут совершенно ни при чем, — сказала, помолчав, маркиза. — Совершенно уверена: он поведет себя как подобает воспитанному мужчине и попросит у моего внука, как у опекуна, твоей руки. И Шолто, конечно, согласится. С большим удовольствием.
Услышав эти слова, Идона почувствовала, как что-то сдавило ей грудь, и она едва могла вздохнуть.
Девушка понимала: маркиза права, и маркиз, конечно, с удовольствием избавится от нее.
Пока Идона в панике думала, как поступить, маркиза продолжила:
— Кстати, и с приданым все решится без труда. Мы купили достаточно платьев и всего необходимого.
— А когда выйдешь замуж, — возбужденно защебетала Роузбел, — граф повезет тебя в Париж. Этой зимой туда все собираются — посмотреть, что осталось в этом городе наслаждений после того, как Наполеон Бонапарт все перевернул вверх дном.