Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка - Джордан Белфорт

«Вот моя месть Ведьме», – подумал я.

– Она защищает пострадавших от насилия женщин, которые не могут позволить себе нанять защитника, – и я посмотрел в глазки-бусинки Ведьмы, надеясь поразить ее удивительными достижениями моей матери.

Увы, Ведьма осталась бесстрастной, ее мой рассказ совершенно не затронул. Она была той еще сучкой. Но я решил добить ее.

– Вы знаете, Мишель, в те времена, когда еще мало кто из женщин работал, моя мать была успешным дипломированным бухгалтером.

Я поднял брови и несколько раз кивнул, как будто хотел сказать: «Впечатляет, не правда ли?» Потом я взглянул на Ведьму, надеясь, что выражение ее лица смягчится. Не тут-то было. Она просто продолжала злобно смотреть на меня. Через несколько мгновений я отвел взгляд. Она была настолько враждебна, что я посмотрел на Ублюдка, надеясь, что хотя бы он оценил достижения моей матери. Я сказал Ублюдку:

– Моя мать гений. Она выдающаяся женщина.

Ублюдок кивнул, вроде бы соглашаясь, хотя в его кивке было и что-то вроде: «А нам плевать!» Но затем он совершенно искренне сказал:

– Да, похоже на то, что она действительно замечательная женщина, – и опять кивнул.

– Да, замечательная, – подтвердил я, – а есть еще и мой отец, про которого, конечно, вы все знаете.

Тут я снова улыбнулся, но уже не так лучезарно:

– Он тоже дипломированный бухгалтер и тоже гений в своем роде, хотя…

Тут я сделал паузу, стараясь найти верные слова для того, чтобы охарактеризовать моего отца Макса, которого в «Стрэттон» звали не иначе как Безумный Макс из-за его яростного темперамента.

Безумный Макс был серийным курильщиком, большим любителем первоклассной русской водки, ходячей бомбой замедленного действия и поразительным франтом. У Безумного Макса не было любимчиков, он всех одинаково ненавидел.

– Ну, – сказал я со злорадной улыбкой, – скажем так, он не столь благожелателен, как моя мать.

Псих, со слабым намеком на улыбку, спросил:

– А правда, что он бил стекла в машинах брокеров, которые занимали его место на парковке?

Я медленно кивнул.

– Да, – ответил я, – а если он был не в настроении, то кузову и крыльям тоже перепадало. А потом он еще вызывал эвакуатор.

Я пожал плечами.

– Но брокеры все равно продолжали занимать его место. Это стало очередным проявлением преданности фирме: если тебе устроил взбучку сам Безумный Макс, значит, ты настоящий стрэттонец.

Какое-то время все молчали, а затем Ублюдок спросил:

– Так когда же вы начали нарушать закон? Сколько вам было лет?

Я пожал плечами.

– Ну, это зависит от того, что вы понимаете под нарушением закона. Если считать нарушением закона потребление рекреационных наркотиков, то я стал преступником в одиннадцать лет. Если мы говорим о прогулах школы, то я в шестнадцать лет был уже матерым преступником, потому что прогулял большую часть уроков в десятом классе.

Но если вы хотите знать, когда я в первый раз совершил то, что сам считал незаконным, то, чем я регулярно занимался, – то я бы сказал, что это произошло, когда я начал продавать мороженое в парке Джонс-бич.

– Сколько вам было лет? – спросил Ублюдок.

– Почти семнадцать, – я минутку подумал, вспоминая те дни на пляже, – я ходил по пляжу от одного лежака к другому с пластмассовым холодильником и продавал мороженое. Я ходил и кричал: «Итальянское мороженое, сэндвичи с мороженым, эскимо, замороженные фруктовые палочки, „Милки Вэй“, „Сникерсы“», и так целый день. Это была самая классная работа из всех, что у меня когда-либо были, самая классная! По утрам, в шесть часов, я приходил к греку-дистрибьютору на Ховард-бич в Квинсе, куда приезжали все грузовики компании «Хорошее настроение», и набирал мороженых фруктов и мороженого. Потом я набивал холодильники сухим льдом и отправлялся на пляж.

Я остановился на минутку, наслаждаясь своими воспоминаниями.

– Я заработал чертову кучу денег на этом. В хороший день я зашибал больше пятисот долларов. Даже в не очень удачные дни я все равно получал двести пятьдесят, а это было в десять раз больше того, что зарабатывали мои друзья.

Там я познакомился с Элиотом Левенстерном, мы вместе незаконно торговали мороженым на пляже.

Я взглянул на мой список злодеев, воров и негодяев.

– Не сомневаюсь, что вы знаете Элиота. Он где-то здесь в списке, довольно близко к вершине.

Я пожал плечами: перспектива втянуть в эту историю Элиота Левенстерна меня совершенно не смущала. У Элиота было прозвище Пингвин – из-за его длинного тонкого носа, плотного животика и слегка кривых ног, из-за которых он переваливался на ходу, словно пингвин. В конце концов, я знал, что Элиот начал бы сотрудничать со следствием, даже если бы он должен был провести в тюрьме всего несколько часов. Я видел, как он раскалывался на допросе в полиции, когда ставки были намного ниже. Это было в то время, когда мы незаконно торговали на пляже мороженым и его могли оштрафовать на пятьдесят долларов за торговлю без лицензии. Но вместо того чтобы заплатить штраф и заткнуться, он настучал на всех, кто торговал на пляже, включая меня. Так что, если Псих и Ублюдок захотят предъявить обвинение Пингвину, он запоет на Корт-стрит не хуже Селин Дион.

Я хотел продолжить свой рассказ, но тут Ублюдок сказал:

– Вот удивительно – после всего сделанного вами вы по-прежнему считаете продажу мороженого нарушением закона!

Он пожал своими ублюдочными плечами.

– Большинство людей сказали бы, что это вполне честный способ для мальчика заработать пару баксов.

Интересно… Ублюдок затронул очень сложный вопрос: а что такое, собственно, «нарушение закона»? В былые времена практически все, кого я знал (как мои ровесники, так и взрослые), считали мою незаконную торговлю мороженым абсолютно законной. Меня все восхваляли. Но истина заключалась в том, что я, конечно же, действовал незаконно, потому что торговал без лицензии.

Но были ли мои действия действительно преступными? Может быть, некоторые законы просто не стоит соблюдать? В конце концов, мы ведь всего лишь пытались честно заработать немного денег, не так ли? Мы вообще-то облегчали тысячам жителей Нью-Йорка пребывание на пляже, так как в противном случае им пришлось бы долго идти назад по деревянной дорожке (где, кстати, очень легко было засадить занозу в босую ногу) и стоять в очереди к киоску, в котором хозяйничал подросток такого мрачного вида, что он, скорее всего, плевал в еду покупателей, как только они отворачивались. Так что вполне можно было доказать, что мы с Элиотом занимались «хорошим» делом, несмотря на то, что формально мы нарушали букву закона.

– Ну, если в двух словах, – сказал я Ублюдку, – то мы действительно нарушали закон. Мы торговали без лицензии, и хорошо это или плохо, но это считается мелким правонарушением в штате Нью-Йорк. Кроме того, мы также были виновны в уклонении от налогов, потому что зарабатывали по двадцать тысяч за лето, но не указывали ни одного цента в декларации. Мало того, когда мне исполнилось восемнадцать, я начал продавать еще и ожерелья из ракушек. Я подумал: если уж я все равно хожу по пляжу и продаю мороженое, то почему бы не заполнить еще и пустующую нишу на рынке украшений?