Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока - Александр Исаакович Кушнир

«Синий альбом» и «Электричество». Мне понравилось всё, и я впервые услышал Сашу Кондрашкина, с которым затем подружился. И, когда прошло полгода, я снова поехал в Питер, но не взял с собой даже саксофон, а только бас-кларнет. И меня тут же нашел Курёхин и сообщил, что саксофонист «Аквариума» подрался и сломал руку. И завтра будет фестиваль Ленинградского рок-клуба, и нужно заменить саксофониста. Но саксофонист все-таки явился на концерт, со сломанной рукой и в гипсе. Это был Игорь Бутман — так я с ним познакомился. Я протянул ему руку, а он сказал: «Только не жми! У меня загипсована рука». У него шевелились только четыре пальца, рука была загипсована после драки. Там я их всех узнал и со всеми перезнакомился.

Нас было четверо духовиков на сцене: Курёхин на тенор-саксофоне, я на бас-кларнете, Фагот-Александров и Бутман со сломанной рукой. Это было мое первое выступление с «Аквариумом». Играли, кажется, «Пепел», «Сегодня ночью» и «Рок-н-ролл мертв».

А. К.: К слову, на этом фестивале 1983 года Курёхин выиграл приз лучшего аранжировщика. Что произошло потом?

С. Л.: Я попробовал сделать Гребенщикову и Курёхину алаверды и пригласил их в Москву, тоже не оплачивая дорогу. Я решил устроить «Мемориал Джона Колтрейна». Я состоял в Обществе филофонистов и закрытие сезона решил отметить вечером памяти Колтрейна в ДК им. Орджоникидзе. Не прослушивать его диски, а устроить концерт, на который пригласил Мамонова, Курёхина и Гребенщикова. И они купили билеты, приехали, ночевали у Липницкого. Это июнь-июль 1983 года.

В концерте принимало участие много авангардистов, например, концептуалистка Сабина Хенсген, впоследствии жена Андрея Монастырского, участница «Коллективных действий». Поскольку она была гражданкой ФРГ, то выступала под псевдонимом. Там еще был такой концептуалист, покойный ныне Алеша Соболев, который показывал свой перфоманс. Я исполнял сочинение Светланы Галыбиной, написанное специально для меня. В общем, там целые хэппенинги разыгрывались, и присутствовало много людей.

У меня сохранилась фотография, на которой сидит мой брат Егор Летов рядом с Софией Губайдулиной. Где-то среди зрителей были и Баташев, и Дима Ухов. Артемий Троицкий в это время лежал в больнице, у него больная печень была. Но он убежал из больницы и явился на этот концерт. Зал был битком. На фотографии, на которой Губайдулина, Гребенщиков тоже есть. Он сидит в черных очках, как всегда, неузнанный. Там масса людей была.

Естественно, всё это закончилось забавно и печально одновременно. В какой-то момент Курёхин, Мамонов и Гребенщиков накрасили лица театральным гримом. Они выглядели как мертвецы с такими трупными пятнами на лицах. Сергей потребовал поставить пианино на бок, чтобы клавиатура была вертикальной. Затем снял крышку... Они уже должны были выступать. В это время на сцену вышел директор этого ДК в окружении каких-то людей в штатском и со стеклянными глазами сказал, что здание закрывается на ремонт. Причем он был очень бледен, и его губы тряслись. Он сказал: «Прошу всех покинуть зал! Дом культуры закрывается на ремонт!» Я думал, что после этого ребята на меня обиделись. К примеру, критик Баташев на меня сильно обиделся, сказав: «Какое вы имеете право приглашать людей? Вы ни с кем не договорились, никакие инстанции не поставили в известность!» Я недоумевал: «Какие еще инстанции?» Во всяком случае, это была моя первая попытка в Москве устроить какой-то авангардный фестиваль.

Безумные соловьи русского леса

Вспоминая Христа, собирай сокровища там, где никто этого не делал.

Борис Гребенщиков

Как-то раз Курёхин с Гребенщиковым решили выступить в Центральном доме работников искусств с ретро-программой, состоявшей из песен Георгия Виноградова и Александра Вертинского. Но за час до начала акции кто-то бдительный стукнул в партийные органы, и этот телефонный звонок послужил причиной срыва мероприятия. Чудом сохранился снимок ветерана джазовой фотографии Александра Забрина, который зафиксировал момент, когда Курёхин узнал об отмене акции. Сергей не сказал никому ни слова — ни организаторам, ни друзьям. Просто смотрел куда-то вдаль, поверх голов. И нечеловеческая тоска застыла в его взгляде.

Со стороны тогда казалось, что ни в Москве, ни в Питере никаких культурных революций не предвидится. «У нас в городе с закрытием клуба всё заглохло, — жаловался Курёхин в письмах к Владу Макарову. — Музыкальная жизнь как будто умерла. На днях был в филармонии на авторском вечере Альфреда Шнитке, от скуки чуть не умер».

Тем не менее продолжение авангардистских наскоков на столицу повторилось довольно скоро — в рамках «Джазового абонемента» музыковеда Аркадия Петрова, который проходил в Центральном доме художника. Тогда Курёхин и Гребенщиков выступали во втором отделении и поразили зрителей воинственным имиджем: Сергей с демонически подкрашенными глазами, в полосатом свитере и с цепью вместо напульсника напоминал зомби, а БГ с повязкой на голове смотрелся, словно заблудившийся в галактике инопланетянин.

С самого начала они настроились на шоковый перфоманс. Выйдя на сцену в кромешной темноте, наши авангардисты начали издавать странные звуки. БГ изо всех сил тер струны своего «Фендера» о микрофонную стойку, а затем начал играть на гитаре крышкой от чайника. В свою очередь Курёхин принялся искажать звуки при помощи педали рояля. После шумной какофонии они ускорились и сквозь гитарный скрежет и лихорадочные фортепианные пассажи попытались пробиться к сознанию масс. А потом Сергей сбросил маску концептуалиста и поиздевался над всем, что звучало в первом отделении этого концерта. В немыслимом темпе он отбарабанил какой-то регтайм и с грохотом захлопнул крышку рояля. За кулисами он признался друзьям, что теперь у него это называется «панк-джаз».

Еще более радикальные эксперименты проводились Курёхиным с Гребенщиковым в Питере. После закрытия «Клуба современной музыки» концерты проходили либо в Музее Достоевского, либо в сквоте на улице Петра Лаврова. Оба помещения представляли собой небольшие комнаты с низкими потолками, рассчитанные на несколько зрителей. Всё это бушующее субкультурной жизнью объединение литераторов, художников и авангардистов называлось «Клуб-81».

В разгар очередных «поэтических чтений» в Музее Достоевского состоялся легендарный «Медицинский концерт», в рамках которого произошел дебют нового музыкального инструмента под названием «утюгон», представленного молодыми художниками Тимуром Новиковым и Олегом Котельниковым.

К антикварному кухонному столу за гитарные струны были подвешены чугунные утюги разных конструкций и параметров. К ним подключались звукосниматели, гитарные примочки и блоки питания. Когда художники касались проводов утюгона, по комнате зыбко плыл странный психоделический звук, напоминавший ранние альбомы Pink Floyd. Тень Сида Барретта мерцала в углу, создавая вокруг волшебную ауру.

Затем кудрявый еще Драгомощенко уселся на стул, поправил очки и монотонно начал читать поэму «Я видел во