Патриот - Андрей Рубанов

Соглашайся, давай, Серёжа, просто скажи ему «да», он ведь тебя действительно уважает, он читал твою книгу, разве тебе этого мало, он не обманет… Он заплатит, сколько попросишь… Раздашь долги, вздохнёшь свободно, начнёшь новую жизнь, ты пока не старик, изобретёшь что-нибудь новое, интересное… Ты же – парень с фантазией… А у него, в отличие от тебя, вовсе нет фантазии, он умеет только говяжьи хрящи пенсионерам впаривать… Скажи ему «да»… Просто кивни, и произнеси одно слово, и пожми ему руку… Это дело трёх секунд… И – всё, и ты спасён, и ты – выжил… Уцелел… Победил…

– Что с вами? – недовольно спросил Молнин.

– Так, – ответил Знаев и махнул рукой. – Небольшие проблемы со здоровьем. Принимаю психотропные препараты. Голова дурная. Вы, Григорий, кстати, современным искусством не интересуетесь? Абстрактной живописью? Есть хороший художник, через пять лет его работы будут стоить миллионы…

Молнин явно потерял интерес к разговору.

– Что за художник? – вяло поинтересовался он.

– Гера Ворошилова.

– Никогда не слышал, – равнодушно ответил миллиардер. – Позвоните ко мне в офис, вам дадут телефон моего арт-дилера.

– Я пошёл, – сказал Знаев.

Молнин молча кивнул и нажал кнопку. Развернулся в своём кресле и покатил в недра подвала, сверкающие никелированным металлом: словно гном, убегающий в алмазную пещеру от незваного гостя.

16

Бесстрастный Иосиф провёз его в обратном направлении через тот же бледно раскрашенный лабиринт высокобюджетных заборов.

Повернули на шоссе и остановились.

Иосиф покинул водительское кресло, обошёл машину сзади, открыл дверь со стороны Знаева и раздвинул длинные бледные губы в благожелательной улыбке:

– Выйдите, пожалуйста.

Знаев уже расслабился – и теперь на мгновение испытал отвратительный малодушный страх.

Оказывается, ещё ничего не кончилось.

Иосиф улыбался.

Знаев молча вылез.

Мимо пронёсся снежно-белый свадебный лимузин; из полуоткрытых окон долетели упоительные девичьи визги и краткий фрагмент песни «О боже, какой мужчина».

Не произнеся более ни слова и глядя в сторону, Иосиф вернулся за руль, неторопливо развернул машину через две сплошные линии и уехал, оставив Знаева одиноко маячить на просторной лысой обочине.

Это должно было иметь причину; разумеется, миллиардер Молнин приказал вышвырнуть оппонента на пустом шоссе не для того, чтоб наказать за несговорчивость. Не столь мелок был Молнин, чтобы велеть: «А выкинь ты его на дороге, пусть обратно сам едет».

Знаев решил подождать.

Пахло тёплой дорожной пылью. Шум проезжающих мимо автомобилей не заглушал птичьего пения. День обещал быть жарким. День обещал многое. Каждый новый день многое обещает. Жизнь сама по себе и есть обещание.

Таблетки действовали, но эффект был уже не тот; пелена обратилась в дымчатую сепию.

Знаев не простоял и минуты.

Подъехал микроавтобус, скучного серого цвета, однако совсем новый; сдвинулась дверь, и двое угрюмых полицейских в штатском выскочили ловко, натренированно.

Один зашёл сбоку, второй показал удостоверение.

– Прокуратура Москвы.

Знаев испытал кратчайшее чувство резкой обиды, какое бывает, если, например, надуваемый воздушный шарик лопается под самым носом надувающего, награждая его мгновенной резиновой пощёчиной; и вот – бывшего банкира изъяли из сияющего подмосковного утра и повезли в миры не столь благоуханные.

Оперативники были молодые парни, оба вполне годились Знаеву в сыновья, один из двоих – и вовсе мальчишка, румяный и огромный, кровь с молоком, джинсы туго обтягивали его толстые бёдра; Знаев вспомнил опять миллиардера Молнина, его высохшие ноги с торчащими мослами коленей; вздрогнул, отвернулся.

Разговаривать с ними он не хотел, куда везут – не спрашивал. Никакого насилия над собой не боялся. Миллиардер Молнин не станет марать свои хорошо проработанные штангой руки ради какого-то магазина.

Не убьют, не отмудохают, в лесу к дереву наручниками не пристегнут – давно прошли те времена, теперь в наших краях всё делается вежливо.

Вспомнил, как однажды, в самом начале самых первых лет становления отечественной феодально-финансовой системы, двадцатидвухлетним начинающим бизнесменом он угодил под следствие как соучастник разбойного нападения: купил полтонны дагестанского коньяка, товар оказался краденый, взяли всех. Нервные сыщики три часа допрашивали Знаева, затем сообщили, что «повезут в лес мудохать». Пересмеивались, потирали руки. Один сказал: «Я позову Петровича, он это любит», – и ушёл. Знаева вывели, скованного, дрожащего от гнева и отчаяния, во дворе затолкали в машину, завели её; ходили вокруг, покуривая; заглушили мотор, экономя бензин, и опять ходили, обмениваясь возгласами: «Поехали барыгу мудохать», «Научим жизни», «Щас всё будет». Таинственный Петрович так и не появился. Через час вытащили из автомобиля, отвели в кабинет, вручили не сильно разборчивый протокол и отпустили. Мудохать, видимо, и не собирались: пугали. Или, может быть, действительно пожалели бензин. Неважно. Теперь, спустя два десятилетия, Знаев думал про тех ментов как про настоящих: они были крутые, злые, бешеные, голодные, а эти – казались слишком спокойными, слишком чисто выбритыми, скучно сопящими. Функционеры.

Оба вскоре вытащили из карманов смартфоны и углубились в изучение картинок на поцарапанных экранчиках.

Когда привезли, когда вместо грубого подхвата под локоть Знаева только вежливо поманили – «пойдёмте с нами», он понял: не арестовали, не посадят, не так всё страшно.

Пока шли по коридорам, один из двоих незаметно отрулил в боковой проход. Остался второй, мальчишка-опер. Постучал большим розовым кулаком в дверь, распахнул перед клиентом.

– Заходите, пожалуйста.

– Пожалуйста, – ответил Знаев, заставив себя беззаботно улыбнуться.

В душной комнате на одно окно сидели за двумя скромными столами два прокурора в синих красивых кителях: худой и потолще.

Мальчишка-опер, впустив Знаева, сам вошёл и по-хозяйски сел за третий стол.

Все трое тут же стали рассматривать гостя с ног до головы.

– Сергей Витальевич? – значительно произнёс прокурор потолще.

– Так точно.

– Присядьте.

– С удовольствием.

Тощий прокурорчик положил перед толстым пухлую папку, заложенную карандашом, и раскрыл.

– Значит, говорите, «с удовольствием», – пробормотал толстый. – Удовольствие – это хорошо… Это мы любим… Вам знакомы граждане Солодюк и Заварухин?

– Знакомы, – тут же ответил Знаев. – Оба – козлы поганые.

– Давайте без ругани, – резко сказал мальчишка-опер.