В отсутствие начальства - Николай Свечин

– Да, Владимир Иваныч, дополните список разыскиваемых вещей соболиной шкуркой. Азвестопуло привез ее в подарок мессалине, а мы мех при обыске не нашли, верно?

– Так точно. Впишу. Через час Сапожников будет сюда телефонировать, я ему сообщу.

Лыков развернул принесенный кулек и разложил на столе дорогой китайский чай, сахар и мятные пряники. Он как человек денежный всегда старался побаловать коллег, получающих скромное жалованье.

– Угощайтесь, это на всех, включая городовых.

– Благодарствуйте, – обрадовался коллежский регистратор. – Ух ты… Я такой и не пил никогда. Кукусин розовый? Сколько же он стоит?

– Да пустяки. Расскажите мне о криминальной обстановке в Смоленске. Много ли преступлений, какие из них массовые? Что с преступным элементом? Свои, приезжие, есть ли беглые? Случаются ли выдающиеся из ряда происшествия? Что с убийствами? Где у вас беспокойные места, притоны и опасные улицы?

Грундуль сначала заварил из самовара чай и только потом стал отвечать:

– Если про убийства, то, слава богу, с этим в Смоленске недобор. О прошлом годе было всего одно, и мы его раскрыли. В этом смысле наш город тихий.

– А другие преступления?

– Я вам, Алексей Николаич, сейчас зачитаю статистику. Мы же каждый месяц отправляем отчет вам в Департамент полиции. Так вот…

Надзиратель снял с полки фолиант, раскрыл в нужном месте:

– Ага… Январь – пятнадцать краж, из которых раскрыто десять. Семь мошенничеств, все раскрыты. Две железнодорожные кражи и один случай сбыта фальшивых кредитных билетов. Февраль выдался тихий, всего шесть краж и четыре мошенничества. Март уже хуже: четыре кражи, мошенничество, один случай торговли «живым товаром» и аж четыре ограбления церквей. Последние все раскрыты. Вы спрашивали про выдающиеся преступления, одно такое как раз случилось в кафедральном Успенском соборе. Некий Ходоренко, мелкий злец, отличился. Задал нам работы! Он обокрал ни больше ни меньше как главную нашу святыню, чудотворную икону Смоленской Божией Матери Одигитрии. Образ знаменитый, много на его украшение жертвовали, и оклад выложен большим количеством драгоценных камней. И этот мерзавец украл четыре бриллианта! Зубами, сволочь, выдирал, когда прикладывался к иконе. Сторожа обнаружили только на другой день. Ходоренко успел снести камни тем самым нечистоплотным ювелирам, которых мы сейчас опрашиваем. Ребята догадались, откуда камни, но купили их не моргнув глазом. За четыреста рублей, два разных ювелира. Один взял более ценные и в тот же день отвез их в Москву, где толкнул другому жулику уже за две тысячи. Второй тоже уехал, в Витебск, и там продал свою долю.

Грундуль откашлялся для солидности и гордо завершил:

– Все камни мы нашли всего за неделю и вернули в оклад. Имею за это благодарность от его превосходительства господина губернатора и денежную награду.

– Очень хорошо, Владимир Иванович, вижу, вы свое дело знаете. А что в апреле? Ближе к лету количество преступлений всегда увеличивается.

– Именно так. В самую точку, ваше высокородие. Месяц только что завершился, итоги мы подбили. Двадцать девять простых краж! Раскрыто лишь десять. Плюс четыре кражи со взломом, из них раскрыты две. Три случая конокрадства, три мошенничества, один поджог и одна растрата.

– И одно убийство, – напомнил Лыков. – Из-за которого я и приехал.

– Да, оскоромились. Кстати, вчера произошло новое убийство, по неосторожности. В саду Грейлиха по Окопной улице мальчик Дмитрий Васильев четырнадцати лет от роду застрелил из револьвера «лефоше» своего товарища, витебского мещанина Василия Шацева девятнадцати лет. Ну, несчастный случай, тут дознавать нечего…

– Понятно. Как и везде, главное злодеяние у вас кражи. А беглые каторжники, к примеру, есть? Которые, по агентурным сведениям, скрываются в городе или окрестностях?

– О прошлом годе имел место случай, – вспомнил надзиратель. – Не здесь, а в Бельском уезде. В пределах Верховье-Малышкинской волости был совершен ряд убийств. С целью грабежа! Подозревали двух местных крестьян, как раз беглых каторжников. Главным был некто Васильев, крестьянин деревни Волково, ранее получивший двенадцать лет и бежавший из Зерентуя. Так вот, когда их увидели, то пустили в погоню стражников. Те захватили Васильева живьем, по-возле станции Издешково Александровской железной дороги. А второго там же окружили, и он, не желая сдаться, вспорол себе живот ножом! Представляете? Как японский самурай…

– Я помню этот случай по сводкам, – кивнул Лыков. – Но он давнишний, июнь прошлого года. С тех пор никто у вас тут не пробегал? Ведь в Смоленске имеется временная каторжная тюрьма.

«Шкурка» – донесение осведомителя.

– Точно так, Алексей Николаич, имеется. На краю города, в Краснинской слободе, обок с арестантскими ротами. Но оттуда никто пока еще не сумел сдернуть. Другие беглецы? Да вроде нет, по «шкуркам» w не видать…

– Какова криминальная обстановка в целом? Где беспокойные места, притоны? По окраинам?

Грундуль крякнул:

– Да где угодно может быть притон. Вон по Зеленому ручью пройтись – черт ногу сломит. Словно в деревне, а не в крепости, в губернском городе.

– Да, я обратил внимание, когда хотел там прогуляться, – поддержал смолянина Лыков. – Сам-то нижегородец, и у нас тоже есть кремль, на сто лет старше вашего. Но он втрое меньше и весь ровный-вылизанный. Последние жилые дома оттуда убрали еще при Александре Первом. А у вас полгорода живет внутри стен. И чего там только нет. Но отчего вы кремль крепостью называете?

– Так уж повелось. Кремль не смоленское слово. Мы говорим крепость или стена.

– Понятно. Но вернемся к беспокойным местам.

– Я как раз об этом. В доходных домах или на постоялых дворах мы учет жильцов ведем. Там с пропиской строго. А вот обывательские дома – в них нашего глазу нет. По тому же Зеленому ручью или хоть по Георгиевскому, поселит мещанин у себя темного человека, полиция когда еще узнает… И если даже не одного, а целую шайку? Обыватели нас не любят. И никогда не скажут, если те жильцы не будут им докучать. Население с полицией находится во враждебных отношениях, так повелось по всей Руси. Агентура? Та тоже не все сообщает. Боятся люди.

– Давайте ближе к делу, Владимир Иванович. Значит, притоны могут быть где угодно. Но есть же места, где их больше всего.

– Есть такие. – Грундуль подошел к карте города, висевшей на стене: – Вот самое беспокойное место. Рачевка, главная наша болячка.

Он показал слободу на левом берегу Днепра выше кремля по течению.

– Она начинается прямо под крепостными стенами и занимает немалое пространство. Делится Рачевка на две половины – Духовскую и Окопную. Границей служит ручей с тем же названием. Народ в слободе живет драчливый, буйный. Ходят биться на кулачки с Донщиной и Ямщиной, это местности на другом берегу. Промышленности никакой нет, кроме спичечного завода Чернова. Имеется, правда, еще спиртоочистительный завод, вот он. Но рачевских жителей туда не берут, потому как они имеют обыкновение опиваться до смерти. Слобода тянется вверх по реке почти до Шеина Окопа. Это деревня такая пригородная, где в тысяча шестьсот тридцать четвертом году стояла лагерем армия воеводы Шеина, осаждавшая польский гарнизон Смоленска. Остались следы тех укреплений, отсюда и название. Здесь еще Шейновский мост Риго-Орловской железной дороги, которая переходит по нему на правый берег.