Дом Солнца - Иван Охлобыстин

– Где двенадцать чисел? – не поверил ему Санька.

– А я что тебе говорю! – заверил тот. – Дореформенные. Давай «цыганем» две штуки? Представляешь, что ребята в школе скажут?!

– А это не предательство? – засомневался Санька. – Ведь их все сдавали.

– Их сдали потому, что они больше не нужны, какое там предательство?! – возразил эльф.

– Ты как с луны свалился, – вздохнул Санька. – Как тебя вообще в пятый класс перевели? Их сдали потому, что часовые маятники создавали психорезонансный эффект, который мешал людям думать по-новому. Представь только: миллиарды часовых маятников одновременно задавали ритм своим тиканьем, на которое люди не обращали внимания, а все-таки чувствовали и жили по привычке – воевали друг с другом, обманывали и все такое там. Понял?

– Ничего, – сделал свой вывод упрямый Кузя. – От двух-трех часов никто воевать и обманывать не полезет. А мы их еще и заводить не будем, а на что-нибудь мирное поменяем.

Он подошел к забору, схватился руками за прутья и взглянул вверх:

– Да, здесь не перелезем, айда вокруг.

Забор оказался на редкость длинным. Они шли, шли, а он все не кончался. Слева от мальчишек потянулась мрачная кирпичная стена, кое-где поросшая скользким лишайником.

– Может, вернемся? – предложил Санька. – Нет здесь прохода.

– Должен быть, – заверил Кузя и ткнул пальцем вперед. – Видишь там свет?

Через пять минут ходьбы стало ясно, что это отблески костра, горящего перед огромной дырой в заборе. У костра сидел какой-то неопрятный толстяк в драной куртке, вязаной шапочке и с гитарой в руках. Он методично бил по струнам и тонким голосом выводил слова неизвестной песни: «А мы едем, а мы едем за туманом, за туманом и за запахом тайги…»

Поскольку ребят скрывала тень, падающая от стены, толстяк их увидел лишь тогда, когда они вышли на свет костра. Он вздрогнул, прекратил петь и молча уставился на них.

– Добрый день, – тут же поздоровался Санька, с детства привыкший первым здороваться со взрослыми людьми. Кузя повторил за ним то же самое.

– Он стал опять добрым? – то ли спросил, то ли удивился мужчина. – Я думал – все по-прежнему. Но я зла никому не делаю. Вот сижу и пою. У меня обеденный перерыв. И я ничего не имею против «умного войлока».

– О чем это он? – прошептал на ухо другу эльф.

– Не знаю, – так же тихо ответил Санька. – Может быть, он болеет.

– Я тоже спал, – продолжил свою невразумительную речь толстяк. – Только мы всем стройотрядом уснули в вагоне, когда ехали строить Байкало-Амурскую магистраль, и нас потом будили. Разбудили и сюда привезли, но все убежали по дороге, а я сюда по своей воле пришел, потому что меня мама предупреждала, что надо слушаться. Мне тоже сто лет.

– Понятно, – деловито шмыгнул носом Кузя и спросил: – Вы не против, если мы войдем? Мы часы собираем.

– Ты чего?! – пихнул его локтем Санька. – Не видишь – человек больной!

– Больной не больной, а взрослый. Если что, скажем, что спросили разрешения часы взять. Это – стратегия, братан! – прошипел эльф и, не дожидаясь ответа, шагнул по направлению к дыре.

Толстяк равнодушно кивнул и принялся опять терзать гитару.

Мальчики прошли на территорию и двинулись вдоль забора.

– Интересно, что с ним случилось? – размышлял вслух Санька. – Он мне одного человека напомнил, которого я в лифте вчера встретил. Только тот злой был.

– Рехнулся он – вот что случилось, – резонно ответил Кузя. – Бывает так. Я уже видел такое, когда с папой в шестом комплексе на инспекции был. Там три уровня под психбольницы выделены, и половина психов болеет «сном-столеткой».

– Это как? – не понял его закадычный друг.

– Ну, они думают, что сто лет спали и все проспали. Или типа того, – объяснил эльф. – Чушь, в общем. Эпидемия была. Заразная болезнь. Ее из Польши беженцы принесли. Фиг с ним. Вон они, родные! – и мальчишка показал на уже виденный ими механизм, производящий утилизирующие манипуляции со старыми бытовыми приборами.

Друзья подошли поближе и стали разглядывать сваленные в кучу старые утюги, настольные лампы и, конечно, часы. Самые разные: от настольных будильников до ручных хронометров.

– Сокровища! – радостно выдохнул Кузя, нагнулся и поднял наручные часы на металлическом браслете. – «Командирские».

…Как они потом добирались до своего уровня, Санька помнил урывками, слишком много и сразу свалилось на него – потеря лучшего друга, путаница во временах, клоуны-душегубы и все остальное. Помнил, что выбирались они обратно не лифтом, а пешком: вышли к какому-то скрытому шлюзу и сели на военный аэромобиль с эмблемой изумрудного пятилистника на борту. Потом, уже на своем уровне, они долго гуляли по парку, наблюдая за плавающими в пруду черными лебедями. В основном молчали. Перед тем как расстаться, Вихрь выдал ему использованный билет в музей изобразительных искусств, пластиковую коробочку с алыми таблетками внутри и сказал:

– Даже не знаю, нужно ли напоминать, что сегодня ничего не было. Ты ходил в музей, чтобы подготовиться к завтрашнему зачету по рисованию, твой педагог уже предупрежден, ты получишь пятерку. Сейчас примешь одну таблетку, завтра утром еще одну. Это особые таблетки, от них много думаешь и много радуешься. Если случайно съешь две или три и захочется двигаться, тогда беги во Дворец культуры на танцы. Время действия таблеток – пять часов. Таблетки никому старайся не показывать. Если их найдут у тебя, скажешь, что это витамины и тебе их выдал врач в поликлинике, где ты проходил плановую диспансеризацию. Телефон врача на задней крышке коробки, его зовут капитан Григорьев.

– А если родители Кузи спросят, где он? – устало поинтересовался мальчик.

– Не спросят, – успокоил его офицер. – Им пришлось два часа назад срочно уехать на другой континент, папу повысили по службе.

– Правда? – взглянул ему прямо в глаза Санька.

– Ничего не поделаешь, пришлось повысить, хотя за халатное отношение к уровневому ключу ему полагается выговор, – ответил майор и похлопал ребенка по плечу. – Мне пора. Меня не ищи, скоро увидимся. Держись. Это наша жизнь.

Вихрь запахнул свой плащ и зашагал по аллее прочь.

– Подождите! – крикнул ему вслед мальчик. – Последний вопрос: какой все-таки сейчас год?

Майор остановился, на мгновение задумался и сказал:

– Хорошо. Ты должен выдержать. Сейчас две тысячи семьдесят второй год.

Вихрь уже исчез за поворотом парковой аллеи, а Санька все еще стоял и размышлял над сказанными его спасителем словами.

«Две тысячи семьдесят второй год! Третье тысячелетие! Значит, все эти басни о столетнем сне вовсе и не байки?! Но как это возможно?! С точки зрения знаний, преподаваемых в советской школе, это ну совершенно невозможно! Хотя… – мальчик отвлекся от мыслей и взглянул на оставленную майором коробочку с таблетками. – Пожалуй, все-таки надо одну принять».