Змеи в ее голове - Пьер Леметр

Васильев отложил пачку фотографий. Он был из тех людей, для которых размышления представляются неестественной деятельностью, требующей энергии и оставляющей морщины на лице. Он вообразил себе жизнь этой девушки, свидания, необходимые предосторожности, переходящие из рук в руки деньги, клиентов…

Казалось, квартира доказывает, что малышка Лавернь принимала на дому. И, судя по роскошному району, ее клиентура должна вращаться в высших кругах, а ее услуги — стоить дорого…

* * *

Мадам Труссо услышала шаги инспектора и обернулась. И правда, он выглядит полным идиотом.

— Я могу пойти запереть?

— Можете.

Затем, не спросив разрешения, он тяжело опустился на стул и принялся разглядывать консьержку. «Какой бесцеремонный, право! — подумала она. — Сразу видно». Этот флик представлялся ей старым облезлым псом. Наверняка из-за того, что уже лысеет.

— Дорогая мадам, — начал он в своей страшно медлительной манере, — вы хорошо знали мадемуазель Лавернь…

— О, не то чтобы… я вам уже говорила, я не занимаюсь… — начала было она, но умолкла, увидев, что инспектор вдруг распрямился. Неожиданно он показался ей огромным старым псом. И не таким уж простым.

— Мадам Труссо, я выгляжу немного по-идиотски, да-да, не спорьте, я знаю, что выгляжу идиотом, но я умею отличить шлюху от студентки факультета права.

Рот консьержки приоткрылся, она вдруг страшно разволновалась, так что даже покраснела до корней волос.

— И я никак не могу поверить, что чередование визитеров, которое неизбежно сопутствует работающей на дому профессионалке, проходит абсолютно незамеченным. Мне представляется, что каждую субботу вы получали свое вознаграждение. Однако я, возможно, ошибаюсь — в таком случае прошу простить, что обидел вас.

Лицо консьержки из обольстительно розового сделалось подчеркнуто карминовым. Васильев уже стоял в дверях.

— А если я не ошибаюсь, вы придете в комиссариат, чтобы подробно рассказать нам обо всем этом, верно?

* * *

Насыщенный день. Какая история на этой парковке…

Мне следовало по-другому взяться за это… Вечное мое нетерпение. Слишком уж я порывиста. Наверное, Анри, иногда я слишком легко завожусь, но свою работу я делаю, этого ты отрицать не можешь. Конец девице Лавернь! Все прошло как по маслу. И я выскажу тебе свое мнение: это не так уж плохо, потому что она была мерзкая шлюха. Вот черт, мост Сюлли! Надо выбросить «дезерт игл»! Ну что же, приеду завтра! Заметано, Анри, но сейчас я немножко устала… Кстати, ты видел пункт оплаты на парковке? Я его прошла без труда. Это была твоя великая идея: твоя Матильда, не вызывающая подозрений! Да, знаю, там оказалась какая-то тетка, признаю, она меня застала, программа ее не предусматривала, но ты же слыхал, как она орала! Ты слыхал, Анри? Она заслуживала того, чтобы заставить ее приглушить звук? Что это еще за тетка, которая принимается орать прямо людям в уши, у тебя что, не появилось желания отвесить ей оплеуху, а? Да, разумеется, я нормально отреагировала, ты же не станешь устраивать целую историю из-за пустяков!

Матильда, похоже, простыла, потому что ей никак не удавалось согреться, хоть она и включила в машине отопление. Ей не терпелось принять ванну.

Но это будет не сразу. Ее пес соскучился. Три дня ей приходилось оставлять его в саду, так что еще от ворот (я должна работать, никто не будет платить мне ни за что ни про что, как этому придурку Лепуатевену, я не вышла на пенсию после государственной служ… хорошо, да, немножко, ах, ты меня запутал, Анри!) она увидела ямы, которые далматинец вырыл на лужайке.

Не то чтобы она слишком дорожила этим садом, но Людо, если ему позволить, за полгода превратит парк в поле для маневров. Матильда была слегка раздражена. Тем более что единственное ее желание — полежать в ванне.

С этими дождями в последние дни, с этой слякотью и лужами Людо стал грязным, как свинья… Он прекрасно знал, что наделал глупостей, эти собаки такие уморительные, вот он зажал хвост между задними лапами, весь как-то съежился, опустил уши… Пугливо жмется к входной двери. Матильда разозлилась, рявкнула на него. Иногда они только так и понимают, с ними нельзя оставаться логичной, это ничего не дает. Положительный эффект гнева заключается в том, что это уводит тебя от каждодневного мрака, — это как островок в океане неприятностей. Теперь все закончилось, пес улегся под живой изгородью. Он спрятал голову, ему не по себе.

Когда стемнело, она уселась в кресло-качалку, продолжая укорять себя. Я и правда слишком вспыльчива… Прошедший днем дождь омыл небо, вернулось вечернее тепло, но очень скоро погода станет суровее, уже сентябрь.

Мне надо на мост Сюлли. Или куда-то еще. На Новый мост? Александра III? Ладно, какая разница, просто следует все делать правильно.

Придется найти садовника, чтобы закопать все эти ямы. Если будет не слишком холодно, до зимы трава успеет снова вырасти — никакой трагедии.

— Мадам Перрен!

О нет, только не он!

— Да!

Она видит, как он идет по дорожке в своих резиновых сапогах; сейчас он еще пустится в метеорологические рассуждения: дождь — это хорошо для сада, вот, например, у меня в огороде…

— Что же вы никогда ко мне не заглянете, мадам Перрен!

— Да, — говорит Матильда. — Я постоянно обещаю себе заглянуть, а потом… ну, вы же знаете, что это…

Он поднимает руку; да, он знает, что это:

— Это груши.

Матильда находит, что этот фрукт в совершенстве подходит такому кретину.

— О, груши? — восхищенно произносит она.

Полная корзина; они все в черных точках; она ощупывает одну — твердая, как камень. Значит, фрукты, погода, сад. И больше сказать нечего, как обычно.

— Вы видели по телевизору, что произошло на прошлой неделе в Мессене? — спрашивает Лепуатевен.

— Нет, а что там случилось? Вечно я ничего не знаю! Так что же произошло в Мессене?

— Молодая женщина, прямо посреди улицы. Убита. Никто ничего не видел. Ужасно, не правда ли?

— Но кем убита?

— Неизвестно, мадам Перрен! Ее обнаружили на тротуаре возле бульвара Гарибальди — вы представляете, где это?

— Не особенно…

— Не важно. В любом случае в нее выпустили много пуль!

— Боже мой!

— Я вот предполагаю, что это сведение счетов; наркотики, проституция — всякое такое, это уже стало привычным. Но, в конце концов, мадам Перрен, вот так вот приходить убивать людей в двух шагах от нашего дома — разве это дело?

— Увы, мой бедный мсье Лепуатевен.

Он доволен, что она назвала его по имени. Аж взбодрился, соседушка.

— Да, и это еще не все…

Он оборачивается, видит Людо, который по-прежнему лежит возле изгороди.