Спасти огонь - Гильермо Арриага

восхищения. Но, в отличие от Хуареса, который обожал жену и детей, с нами ты был неизменно черств. Ты говорил, что любовь можно проявлять по-разному. Когда ты нас бил, бранил, запирал, унижал — это, оказывается, было не по злому умыслу: это были проявления любви, так ты стремился пробудить лучшее в нас. И знаешь что? Отчасти я в это верю. Я вижу, как меня уважают и боятся сегодня. Не говоря уже о Хосе Куаутемоке — его уже в подростковом возрасте все боялись.

Если Бенито Хуаресом ты восхищался, то его потомство презирал. «Его дети умерли в детстве. Он их не закалял. А тот, который вырос, стал никчемным паразитом». Хуарес казался тебе исполином в политике и общественной жизни, но карликом в жизни личной. Тебя возмущали его письма к жене, Маргарите Mace. В особенности его обычная подпись: «любящий и желающий тебя супруг». «Мужчина не должен сочиться медом и быть мягким с женой. Как его уважать, если он рохля? — рассуждал ты. — Это явный признак слабости». Серьезно? Слабости? Это Хуарес-то слабак? Индеец, который стал президентом в разгар самого сурового политического кризиса в нашей истории, который, будучи окружен врагами, успешно отразил французское вторжение, не уступил ни сантиметра территории страны, определил ее облик. Дал ей направление и сущность. Это он казался тебе мягкотелым?

Его сына, Бенито Луиса Нарсисо, ты за человека не считал. Папенькин сынок, если тебе верить, болван и дармоед. Ах так? А как насчет твоего собственного сына Хосе Куаутемока, который отсидел полжизни за то, что сжег тебя заживо? Лучше отцеубийца, чем глуповатый, ничем не выдающийся отпрыск? Кто более успешный отец в глазах людей, как ты считаешь? Ты или Хуарес?

Я признаю, папа, ты не переставал удивлять меня долгие годы. Ты разбирался в бесконечном количестве предметов. Узнавал симфонию по коротенькому фрагменту, тут же вспоминал имя композитора и год написания. Я обалдел, когда ты на пальцах разложил мне тригонометрию перед моим экзаменом в старших классах. Скажи, как ты умудрялся столько всего знать? Я всегда считал себя прилежным учеником. Занимался часами. Прочитывал все книги, которые ты мне давал. Слушал твои пластинки на 33 оборота, пока зубрил уроки. Усердно учил языки. Но и близко не подошел к твоему уровню достижений.

Однажды, разбирая книжный шкаф, я наткнулся на томик «Закалки характера» Артура Рейнольдса. Помню, как ты одновременно подарил всем своим детям по экземпляру, чтобы это была наша настольная книга. «Каждый вечер прочитывайте по две страницы, даже если уже пять раз прочли целиком всю книгу».

В некоторых семьях на ночь молятся, в нашей читали Рейнольдса. Дедушка рассказывал, что ты нашел эту книгу в детстве. Ее забыл один пастор-гринго из тех, что бродили по горам, пытаясь обратить индейцев в протестантскую веру. Точнее, не забыл, а бросил прямо на поле, когда дед и твои братья начали кидаться в него камнями, чтобы убирался подобру-поздорову. «Как койот, понесся, — вспоминал дед, — достал нас своими божескими разговорчиками». Как я понял, в тринадцать лет эта книга перевернула твою жизнь. Я еще помню пометки, сделанные твоей рукой в том первом экземпляре. Ошеломленный подросток подчеркнул следующий пассаж: «Не трать энергию на лишние эмоции. Контролируй свои чувства. Они враги характера. Не плачь, не смейся, не проявляй неуемного рвения. Проявления любви также ограничь как можно строже. Чем больше энергии ты сохранишь, тем больше ее останется на достижение самых честолюбивых твоих целей».

Перечитав Рейнольдса, я лучше стал понимать тебя, Сеферино. Отсюда твое гранитное лицо, неласковость, отрывистые приказы, отстраненность. Я только не понимаю: разве крики, битье, унижение — не пустая трата энергии? Затуманивание разума с помощью пульке — не преступная расхлябанность? Что подпитывало твою индейскую озлобленность, твою тысячелетнюю обиду? Скажи мне, пожалуйста, почему ты отыгрывался на людях своей же крови? Ты ненавидел нас как носителей гена конкистадоров-убийц? Я не могу уяснить себе этого отвращения к нам. Мы, твои дети, были не виноваты. Ты сам решил обрюхатить «гачупинку». Это твой темный член прорвался в ее нутро и посеял там семя. Здесь мое понимание заканчивается. Потому что никаких причин издеваться над детьми нет и быть не может. Хочешь верь, хочешь не верь. Нет их.

Хосе Куаутемок вернулся к себе в Помирансию. Все эхидо уже кишело федералами, морпехами и солдатами. Он как ни в чем не бывало направился к дому. Понятно, что он вызовет больше подозрений, если станет шарахаться по окраинам. «Добрый день, офицеры», — сказал он солдатам. Те только посмотрели ему вслед. Он вошел в комнату и включил вентилятор. Налил стакан воды и закрыл глаза. На хрена было бойню устраивать? Литры крови пролились, чтобы малолетки из Висконсина или Небраски на весенних каникулах снюхали пару дорожек или укурились. Им, грингёнышам, все хиханьки да хаханьки, а по эту сторону границы сплошная юдоль слез. Дать бы им метлу и совок, и пусть бы трупы убирали.

Снаружи разорались солдаты, в основном индейцы из Оахаки, Пуэблы и Чьяпаса. Им и невдомек, что сивый бугай их понимает. Знали бы они, что он такой же индеец. Солдаты говорили на родных языках, чтобы их не понимали федералы. Они полицейским не доверяли. «Они майяте», — сказал какой-то сержант. Майяте: пидорас, трус, немужик, гадюка, предатель. Солдаты считали федералов хитрожопыми взяточниками. Тут свою роль играла и расовая, и классовая ненависть. Большинство федералов были метисы или белые. Требования к поступающим на службу в федеральную полицию: полное среднее образование, но предпочтение отдается кандидатам с высшим образованием; минимальный рост — метр семьдесят пять; вступительные экзамены; безупречное личное дело. То ли дело солдатня — чернявые мелкие индейцы, кое-кто и неграмотный, но уж втащат так втащат, если потребуется.

Судмедэкспертов ни армейцы, ни полицейские не привезли. Да и на что? Чтобы констатировать смерть от избытка свинца в организме? Только зря время терять. Лучше свалить вонючие трупы в военный грузовик, пересыпать известью, чтобы еще сильнее не засмердели, и прикрыть брезентом от мух. Отвезти в военную часть, там подержать в морге пару дней, вдруг кто явится на опознание, и в братскую могилу. Обычно опознавать приезжали только родичи боссов или нарко среднего звена. Долбаными люмпенами никто особо не интересовался. Малолетнего, который сдуру подался покрасоваться среди бандитов, даже мама родная не приедет забирать. С кем поведешься — так тебе и надо. «Мой с уродами связался. Кто его знает, где он