Жил отважный генерал - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Корпя сейчас над этими строчками, я только теперь отчётливо понимаю, как мы тогда совсем не догадывались, что были ещё более великие силы, более серьёзные причины, могущие вообще поставить все наши желания исследовать подземелья кремля под сомнения.
А вчера или уже, вернее сказать, сегодня, после того как Волошин чуть не свалился в яму, нам ничего не оставалось делать, как разъехаться по домам. Благо был уже второй час ночи.
Я нисколько не агравировал[6] ситуацию, написав, что Волошина мы спасли от загробной ямы. Перепуганный насмерть опер только почувствовав себя спасённым, срывающимся, сдавленным голосом отрапортовал Серкову, что видел внизу под собой в яме кости человеческих скелетов и черепа.
Слуги дьявола
– Забьёте до смерти! Будет! – передав перепуганного мальчугана шустрому Дубку, Кирьян Рожин широким шагом прошёл в комнату, ударами ног отбросил от безжизненного тела Мунехина свирепствующих Ядцу и Хряща, упруго бросил могучее, налитое силой тело на стул так, что тот жалобно заскрипел под ним, но устоял.
Бандиты звериными голодными глазами поедали явившегося, ворча недовольно и злобно.
– Кто под землю поведёт? Кто полезет? Думаете пустыми башками? – рявкнул на них ещё раз для острастки Кирьян и для пущей верности рубанул кулачищем по столу, уловив в их глазах неповиновение.
– Справимся. Бумагу-то добыли, – сплюнул кровь с разбитой губы Ядца.
– Какая бумага? Ты видел?
– Сам же говорил. – Хрящ тяжело опёрся на стену, куда отлетел от удара, с трудом попытался встать на ноги.
– Ну и что! Там мешок каменный обозначен. Может, тайник. А может – шутка!
– Какая шутка? Сам же радовался!
– Проверять всё надо, – оборвал Хряща Кирьян, не удостоив того и взглядом. – Теперь главная работа предстоит. Под землю лезть. А ты полезешь?
– А чем я тебе не гож? – взвился Хрящ.
– Сдохнешь под землёй! От тебя толку, как от козла молока! Вон, уже задыхаешься. Это здесь, в доме, на свежем воздухе! А в подземелье?
– Вчера ещё, значит, нужен был? Когда рыскать по дворам, шмурдяк этот искать! – Хрящ харкнул на зашевелившегося Мунехина. – А ты примчался, значит, мы с Обжорой не в кону!
– Заткнись!
– Я чё-то не пойму, Кирьяша! – ядовито усмехнулся Ядца, смиренно приблизившись к Рожину, пододвинул табурет, присел к краешку стола. – Я не в деле? Как планчик, бумажку ту, нашли, меня побоку?
– Кто сказал?
– Только что здесь прозвучало.
– Я не слышал.
– Не пойму я чего-то, – продолжал Ядца смелее. – Значит, кому-то я нужен был? Сам Легат меня посылал. Сам Илья Давыдович наставлял. А ты командовать подоспел, когда я бумажку ту, заветную, можно сказать…
– Пьянствовали вы здесь оба! – гаркнул Рожин так, что Ядца смутился и опустил голову. – По бабам шлялись. Сколько времени угробили? Легат чуть концы не отдал.
– Легатушка наш ноги протянуть может в любую минуту, Кирьяша, – снова ощерился в ядовитой улыбке толстяк. – И тебе это не хуже, чем нам известно. Я-то с ним с каких годков вместе! Знаю его, изучил вдоль и поперёк. Это ты прибился к нам невесть откуда. Откуда он, Хрящ?
Толстяк нарочно обернулся за помощью и советом к подельнику. Хрящ молчал, его одолевали свои мысли, нагрянувшие после неприятных откровений Рожина.
– Хрящ? Заснул, бродяга?
– Легат тебя переживёт, Обжора! – Кирьян уставился в жёлтые больные зрачки Ядцы. – Чего мелешь?
– Располосовали, говорят, нашему отцу нутро, – съехидничал толстяк, – да не всё отрезали.
– Чего брешешь?
– Гнилой весь наш отец родной, Кирьяша, – процедил толстяк ещё слаще, только слюни не капали у него с жирных блестящих губ от удовольствия. – Нечего у него резать-то уже. Неровен час, загнётся Легат, пока ты к нам в эту тьмутаракань добирался!
– Врёшь, гнида!
– Не на того поставил, дружок.
– Вот, значит, почему вы здесь дурака валяли! С Дантистом заговоры плетёте! Надеетесь, Легат копыта отбросит, а вы клад наш захапаете?
– Дантист не в пример Легату всю Москву золотую давно в кармане держит. А Легатушка наш дрожащий не у дел. Сколько лет-то он, бедолага, по больницам валялся. Кто знал его – и тот запамятовал. Только глазки у тебя открылись, Кирьяша. – Ядца плавал в восторге от злорадства. – А всё почему?
Рожин злобно взирал на толстяка, сдерживаясь с трудом, чтобы не наброситься на него.
– А потому что пришлый ты, Кирьян. Не наш. Со стороны. И где тебя Легат подобрал, ещё неведомо никому. Может, на одной больничной койке? Не знаком ты с нашей братвой. А мы с двадцатых-тридцатых годков дружбу водим. И не просто. На крови наше братство скреплено, спаяно! Мы за золотцем, за сундучками старинными в земле порылись, покопались. И земли наглотались. И кровушки. Ты такого не видел. И не знаешь. А туда же прёшь! В начальники! Не подавишься?
– Заткнись!
– Нас укоряешь? – Ядца не унимался. – А сам что натворил?
– Не тебе рассуждать, Обжора!
– Зачем монаха кончил? Тот уже под меня совсем лёг. Сам бы бумажку мне отдал. Миром. Договорённость у нас была. А ты? Загубил всё дело?
– Не суй нос!
– Легат-то тебе этого не простит. Не выкрутишься, если менты след возьмут.
– Я только что с ним по телефону говорил. Чистит он вас с Хрящом, как последних пройдох.
– Это с чего бы? Не иначе ты нас дерьмом облил?
– Месяц тут торчали. А толку на грош! Если бы не я!
– Он про монаха ещё не знает. – Ядца сморщился, предвкушая наслаждение. – А узнает, в шею тебя погонит. Илья Давыдович не любитель почём зря кровь пускать.
– Пошёл вон! – Кирьян ударом ноги выбил стул из-под толстяка, и тот скатился на пол. – Башки подняли, суки! Легат старшим меня сюда прислал. Чтобы вас, козлов, гонять. И интриги ваши разведать. Теперь у меня есть что ему сказать. Несдобровать ни вам, ни Дантисту!
Хрящ выхватил нож, щёлкнуло, засверкало лезвие, но Рожин и дёрнуться ему не дал, коротким ударом ноги выбил