Огненный всадник - Михаил Голденков

— Так, пане, — закивали все головами.

— Не на запад надо теперь смотреть, а на север. Пусть Польша живет сама по себе, а мы сами по себе. Но нам без союзника сейчас не обойтись. Верно говорю, панове?

— Как?! Польшу бросать?! — удивлялись одни.

— Верно, пан! — кричали другие. — Ляхи нас никогда не уважали!

— В эти трудные дни, — продолжал гетман, — предлагаю биться теми силами, что есть, но если войска царя московского захватят все наши восточные города и устремятся на столицу, вступит в действие наш тайный план, план союза не с Польшей, а со Швецией. Литва — наполовину лютеранская страна, а Швеция — сильнейшая лютеранская держава. Ее армия, пожалуй, лучшая в Европе. Посмотрите, как живут под протекцией Швеции финны, ингры, немцы и латыши в Риге, немцы Померании, эсты и водь в Эстляндии и курши в Курляндии! Что, плохо, скажите, живут? Нет же! Добро живут, и шведы, в отличие от наших братьев-поляков, не так ревниво и капризно заставляют подчиняться своей воле, своей церкви и своим порядкам, своему языку. В каждой шведской стране все по-своему, но войско везде одно, везде может дать отпор врагу. С нашей обнищавшей армией мы рискуем стать частью Московии и повторить судьбу Новгородской республики, которая из процветающего края ныне превратилась в унылую периферию. Прощай все наши свободы и привилегии! Уж лучше под Швецию пойти, но выжить да союзника сильного приобрести. Наши предки готы гепиды пришли из Швеции. Угодно Богу — туда же и вернемся. Каково?

Полковники шушукались. Видно было, что многим идея с союзником в лице Швеции нравится, но сомнений также было слишком много.

— Тут вот какой вопрос, — вновь подал голос Гонсевский, задумчиво дергая себя за рыжеватый ус, — что шведский король захочет за помощь нам в войне? Какие условия выдвинет?

— Какие бы ни выдвинул, — махнул рукой гетман, — все же лучше, чем погибать на царской плахе! Если попросит шведский король Жмудь ему отдать, то и отдадим. Вон, Рига ушла в Швецию, так что? С Ригой у нас отношения тесные и бойкие остались! Торгуем через рижский порт. Надо кому поехать учиться в Ригу — пожалуйста! А ведь вроде как другая страна, Швеция!

— Так долго и упорно создавали союз с поляками, и вот так развалить его? К шведам переметнуться? — спросил некто.

— Да к чертям такой союз! — уже не вытерпел другой полковник. — Мы же не таким этот союз видели! Мы же хотели, чтобы равным он был! А ляхи нам свою политику постоянно навязывают! Мы через них с братьями русинами воевать должны были, а те с нами, как с ляхами! Тьфу! — полковник плюнул в сердцах. — Еще гетман Хадкевич, царствие ему небесное, хотел послать короля и шляхту его куда подальше.

За столом поднялся гомон. Кто-то протестовал, кто-то соглашался. Шляхтичи бурно обсуждали план гетмана.

— Тише, панове! — прервал всех Радзивилл. — Тут я слышал мнение одно, словно мы вот жили-жили, да что-то нам не понравилось! Нет же! Все нам нравилось бы, если бы не война эта! Ситуация сложная, какой не было даже во время Ливонской войны. Тогда, в Ливонской войне всем миром Московию обуздали, вторгнувшуюся в Ливонский Орден, а тут армия более грозная только на нас одних и идет, и никого, чтобы помочь нам. Нужно срочно Ватикан о помощи просить. Пусть Рим поможет. Францию призвать, Англию! Если надо, то со Швецией унию заключить, а не понравится, то выйти или перезаключить! Ведь вопрос стоит так: быть или не быть нашему государству, если с таким огромным войском на нас Московия идет!

— Я за предложение гетмана, — выкрикнул широкоплечий полковник и первым решительно поднял руку с булавой. Подняли и все остальные. Только полковник Маяковский сидел, сцепив пальцы, да Гонсевский колебался. Они были единственными католиками среди присутствующих лютеран и православных, и им горестно было слышать слова гетмана о разрыве с Польшей, а значит, и с Ватиканом.

— Панове! — чуть не плача, произнес Гонсевский. — Разве Люблинская уния, Корона, присяга королю — это пустой звук для вас? Мы же присягали! Где честь ваша, паны ясновельможные?! Неужто вот так просто предать своего же короля, за которого мы все, или почти все, голосовали?!

Радзивилл поднялся из-за стола. Его огромная фигура нависла над всеми, словно Юпитер взирал с небес на своих подданных.

— Присяга, честь, король, говорите, пан подскарбий? — прогремел гетман. — Так не пустой это звук ни для кого, как и Родина! Но присяга — это не только обязанности, но и права! Это как договор, между прочим! Договор двух сторон. Останетесь ли вы с женой, что клялась в вечной любви, если она вам изменит? То-то! А родина одна! К вашей личной родине, Смоленску, любый мой пан Винцент Гонсевский, враг подступает, между прочим. А мы сейчас не присягу нарушаем, а ищем пути спасения. Мы дадим шанс королю. Пусть поможет нам или Ватикан уговорит армию прислать. Нехай! А нет, так пробачте! Так что, кто за?

Теперь и Маяковский пусть и медленно, но поднял булаву, бросая вопросительный взгляд на Гонсевского. Подумал и поднял руку Гонсевский, со словами «ну, только если на период войны».

— Вот и добре, — кивнул гетман, — но это, повторю, пока что предварительная выработка стратегии на будущее. Хотел я до вынесения на сейм этого плана в вашей поддержке убедиться. Вижу, здравый смысл вам не отказывает, панове. На том дзякуй вам великий.

Страсти на ложе молодоженов утихли лишь с рассветом. Да и то всего на полтора часа. Проснулся Кмитич в благоухающей россыпи русых волос, ощутил пряный запах девичьего тела, взглянул в синие глаза своей Маришки и вновь впился губами в ее губы, обнял за тонкую, как тростинка, талию и… продолжил любовную битву. Прошло еще полчаса.

Конечно, Самуэль с большим счастьем лежал бы сейчас с Иоанной, сестрой Михала, по красоте и изысканности с которой не сравнилась бы ни одна другая девушка литвин-ского света. Но… ох уж эти Радзивиллы! Ничего не получилось из той любви — одни страдания. Вызвать бы этого наглеца Лещинского на дуэль! Только ничего бы это не изменило: нашел бы Александр Людвик своей дочери очередного ляха из королевского окружения! Кмитич смотрел на жену, но видел глубокие чайные глаза своей Иоанны, слышал ее сладострастный стон в ту единственную ночь, когда их тела слились… Оршанский войт аж мотнул головой, чтобы прогнать эти призраки прошлого, прошлого, с которым его уже ничего не связывало кроме горечи и незаживающего рубца на сердце.

Кмитич и Маришка лежали на широком ложе, щурясь на солнечный луч, пробивающийся прямо на их лица сквозь крашеные стекла резного окна. И так хорошо им было вместе, что весь этот сыр-бор, связанный с войной, казалось Кмитичу, ушел куда-то в другой мир. Но вот этот другой мир грубо вмешался в их, нежный и хрупкий. То был стук в дверь и крик:

— Пан канонир! Пробачте, кали ласка! Але ж пан Обухович вас чакае на пятой кватере! Хутка, пан!

— Чтоб вы провалились с вашей войной! — вздохнула Маришка. — Мужчинам только бы и воевать! Что за люди?! Не хочу, чтобы ты уходил, — и она обвила своими тонкими руками крепкую шею Самуэля со змейкой золотой цепочки и маленьким крестиком. Простым крестиком, без узоров.