Безумству храбрых... - Анатолий Пантелеевич Соболев

Рейсовый отвалил от водолазного катера, и ребята сразу же спустились в кубрик. Федор остался на палубе.

Прислонившись спиной к рубке, Федор задумчиво глядел на редко мигающие огни береговых постов. Справа и слева угадывалась чернота сопок, в лицо приятно бил оттепельный ветер. Опять пахнуло весной. И опять тоскливо и сладко щемило сердце.

С этим чувством Федор и вошел в фойе клуба рыбаков.

И сразу же увидел Нину.

И настроение испортилось: Нина танцевала с Демыкиным.

Демыкин приветливо помахал рукой и, ловко лавируя между танцующими парами, легко и свободно повел Нину к Федору с Женькой.

— Салют, славяне! — крепко пожал руки Демыкин. — Только причалили? — И, оглядевшись, спросил кисло: — А этот ваш борец за правду не пришел?

— Степан-то? — спросил Женька. — Нет, на вахту заступил.

— Жаль! Поговорить бы надо.

Граммофон кашлянул и заиграл "Амурские волны".

— Ниночка, вальс! — улыбнулся Демыкин, и они первыми начали танец.

Федор смотрел, как легко и плавно кружились они, стройные, красивые, и вдруг понял, что делать ему на танцах нечего, не умеет он танцевать.

Женька его знакомил с какими-то девушками-зенитчицами, что-то шептал на ухо и, наконец, ткнул в бок кулаком:

— Действуй! Не будь телком!

И Федор увидел, что он держит руку толстенькой курносой зенитчицы. Граммофон на сцене уже томно выводил: "Утомленное солнце нежно с морем прощалось..."

— Я плохо танцую, — сказал Федор.

— Я тоже, — бойко ответила зенитчица и положила руку на плечо Федора.

Федор глядел в толпу танцующих, где мелькала русая голова Нины.

— Вы не слушаете меня? — сказала зенитчица, и белесые бровки ее обиженно поднялись вверх.

— А? Слушаю, — очнулся Федор. Почему он не слушал девушку, он и сам не знал, да и думать вроде ни о чем не думал.

Танго кончилось, все кинулись к облюбованным местам. Женька, увидев подходящего Федора, с заговорщическим видом поманил за собой. Вывел из клуба, за углом сунул в руку бутылку:

— Пей!

Федор хлебнул, по терпкому вкусу определил: ром.

— Это тебе для храбрости. Зинка сговорчивая вообще-то... — толкнул в бок Женька.

— Какая Зинка? — не понял Федор.

— Хо! — удивился Женька. — С кем танцевал-то? Ты давай шуруй! Время в обрез. Хлебнешь еще?

— Хватит.

— Ну, как знаешь...

Федор посмотрел, как Женька, запрокинув бутылку, выливал ее содержание себе в горло, как тускло поблескивает в темноте бутылка, и снова на душе стало тоскливо.

В духоте Федора развезло. Он стремился пробиться к русой голове, мелькающей в толпе. А когда пробился, увидел, что это не Нина.

Оглядел зал. Нины не было.

Партнерша тянула его за рукав. Пора было уходить. Зина просила, чтобы он ее проводил.

Но как только вышли из клуба, так сразу попали в грохот зенитных пушек.

— Ой! — пискнула Зина. — Наша батарея бьет! — И растворилась в темноте, не попрощавшись.

По небу, сцепившись, ползли два дымчато-голубых луча прожектора, и в месте их перехлеста что-то сверкало.

— Самолет, — сказал кто-то рядом. — Сейчас дадут!..

Вокруг посверкивающей точки стали появляться пухлые облачка, потом вспыхнул маленький огонек, и все заволокло черным облаком.

— Влепили, в точку! — сказал облегченно тот же голос.

Федор пошел в порт на рейсовый катер. Женька куда-то запропастился. Наверное, пошел провожать свою партнершу по танцам. А Нина почему так рано ушла? И Демыкин. Неужели и Нина... сговорчивая? Горькая обида наполнила сердце. Все они такие, "эрзац-матросы"! Правильно Женька говорит: все они одинаковые! И она такая же! Такая же!..

Федор шел к порту, мысленно давая обидные прозвища Нине.

Он подходил к Каботажке, когда услышал хриплую брань. Прислушался: бранились не на русском языке. "Союзнички чего-то не поделили", — подумал Федор и, пройдя несколько шагов, направил лучик фонарика вперед. Лучик вырвал из темноты двух американских офицеров и негра.

Офицеры били негра.

— Эй! Что вы? — сказал Федор, быстро подходя к иностранцам.

Офицеры уставились на Федора, осветив его, в свою очередь, фонариками. Поняв, что перед ними не патруль, а всего-навсего матрос, офицеры снова принялись за негра.

— Эй! Да вы что! — опешил Федор.

Тогда один из офицеров, постарше, с усами, на ломаном русском языке сказал:

— Это негр, камрад. Негр.

— Ну и что? — совсем растерялся от такого довода Федор.

В ответ офицер помоложе нанес Федору прямой удар в челюсть. У Федора из глаз брызнули искры, он отшатнулся. Но еще более сокрушительный удар сшиб его с ног.

"Что они, сволочи?" — подумал он, сжимая сильнее фонарик в руке. 

Пока он поднимался, все изменилось. Вмешался кто-то еще. Про Федора забыли. Он осветил фонариком дерущихся и увидел Женьку Бабкина, который яростно дрался, матерясь на чем свет стоит.

Не успел Федор прийти Женьке на подмогу, как от Женькиного пинка в пах переломился надвое офицер постарше и стал медленно оседать. Тот, помоложе, получил удар в ухо, и, застонав, закрутил головой.

— Рвем отсюда! — крикнул Женька.

Последнее, что заметил в луче фонарика Федор, был негр, испуганно вращающий белками.

— Тэ-экс... отдышался Женька в порту. — Морской порядочек! Этот, с усиками, без наследников останется.

Федор вспомнил мучительную гримасу офицера, получившего пинок в пах, и содрогнулся от мысли, что Женька покалечил человека.

— Зря ты его так...

— Чего? — Женька даже остановился. — Да они б тебя, если б не я!.. Они б тебя, лежачего, в котлету превратили. Жалостливый какой! Посмотрите на него! — кипятился Женька. — Думаешь, они б тебя пожалели?! Говори спасибо, в ножки кланяйся, дурак! Этот молоденький тоже слегка оглохнет. Смотри, чем я его!

Женька осветил руку. На пальцах тускло блеснул свинцовый кастет.

— Ну как на втором фронте?

Федор понял, что он о зенитчице.

— Никак.

— Боишься ты их, что ли?

Федор промолчал.

— Учти: бабы любят нахальных, — настаивал Женька. — Философию тут в сторону, больше руками действуй. — И беспечно добавил: — А я по морде заработал. Такая