Сон в летнюю ночь - Анна Корнова

словно из рога изобилия, назначались невиданные прежде жалованья, вводились новые должности. В суматохе дворцовых перемен Анна Леопольдовна не забыла про Викторию Чучухину, и безродная шутиха покойной императрицы была пожалована званием камер-фрейлины с соответствующим годовым жалованием.

Новая ступенька карьерной лестницы озадачила специалиста отдела анализа и внедрения Центра качества и стандартизации. Вика сразу почувствовала на себе косые взгляды придворных: из загадочной провидицы она моментально превратилась в выскочку-самозванку, попавшую в фавор. И вот сереньким ноябрьским утром за шахматной игрой новоиспеченная камер-фрейлина Виктория Чучухина и адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Афанасиевич Мальцев обсуждали неожиданный список назначений. Они сидели за шахматным столиком в покоях парадной анфилады, мимо сновали придворные, но на эту пару никто не обращал внимания. Все во дворце привыкли к их приятельству, привыкли настолько, что даже не сплетничали про эти отношения.

— Сергей Афанасьевич, мне кажется, что этот стартап Анна Леопольдовна абсолютно не продумала, — Виктория переставляла пешку.

Вике было легко с Мальцевым: не надо ничего объяснять, растолковывать. Как он угадывал значение произносимых Викторией фраз, понять невозможно, но их оживленные, им одним понятные беседы длились часами.

— Вы, Виктория Робертовна, про расписание о пожалованных толкуете? — Мальцев, хитро прищурившись, выдвинул ферзя.

— Да не только. Я о ротации кадров в целом, — Виктория внимательно смотрела на шахматную доску.

Словосочетание «ротация кадров» Мальцев не совсем понял, но по тону почувствовал — новшества Виктория Робертовна осуждает.

— Опасаюсь, что слухи о приезде в Петербург графа Линара могут подтвердиться, — Мальцев покраснел, нехорошо пересказывать досужие пересуды, но уж очень вероятен приезд нового фаворита. Во дворце который день шёпотом обсуждали, что новая правительница пригласила ко дору свою первую любовь — саксонского посланника Карла Морица Линара.

— А прикольно будет: тётка с Бироном на троне сидела, племянница — с Линаром.

— Виктория Робертовна, Вы что такое говорите! В чем, как Вы называете, «прикольно»? То, что Анна Леопольдовна, будучи супругой герцога Брауншвейского, на глазах у всех позволит этот адюльтер?!

— Если серьезно, то фигня получится, — Виктория нахмурилась. — Невооруженным глазом видно, что здравый смысл отключен или находится вне действия сети. Прямо хоть от власти её отстраняй.

— Полагаю, князь Соболевский-Слеповран эту мысль Вам подсказали, — небрежно произнес Мальцев, но фигуры на доске не сдвинул, замер в ожидании ответа.

— Господи, дался Вам князь. Ходите давайте — Ваш ход!

Но Сергей Афанасьевич не успел сделать ход конем, поскольку в гостиную вбежал паж Анны Леопольдовны:

— Госпожа Виктория, Вам срочно Ея Императорское Величество велит к ним пожаловать.

Вика неохотно поднялась: ну вот, доиграть не дали — срочно чего-то надо пророчить. А она ведь почти что выиграла.

В кабинет новой правительницы вместе с Викторией вошел только назначенный великий адмирал Остерман.

— Иван Андреевич, я Вас не приглашала, — Анна Леопольдовна недоуменно посмотрела на вошедшего.

— Я много времени не заберу, Ваше Императорское Высочество. Вот тут я кое-чего набросал пером об различных инфлуенциях и конъюнктурах европейских дворов, посмотрите на досуге, а я попозже загляну.

— Хорошо, посмотрю, — тут же согласилась принцесса.

Но Остерман не унимался:

— Я Вам, Ваше Императорское Высочество, еще одиннадцатого числа о чужестранных послах записочку подал, когда сподобитесь ознакомиться?

— Ах, Иван Андреевич, я же Вам все подписала. Что вы ещё от меня хотите? — Анна Леопольдовна печально вздохнула.

— Правление одной из величайших государынь, Вашей великой тетушки Анны Иоанновны, явило образец высочайшей заботы о благе Отечества, но индо сея величайшая императрица больше собственному прогневлению, нежели законам и справедливости следовала. Посему Вам надлежит… — с глубокомысленным видом начал свою речь Остерман.

Вика не стала слушать Остермана: непонятно, о чем говорит, да и неинтересно. Но Анне Леопольдовне тоже было неинтересно, она перемигивалась с Юлией Менгден, всем видом показывая, что никак не дождется окончания этой скучного визита.

Наконец адмирал ушёл. Анна Леопольдовна уныло обвела взглядом лежащую на столе стопку бумаг:

— Хорек сколько дел, как говорит Виктория.

— Не хорек, а песец, — поправила Вика, — песец в смысле… — и осеклась: сложно быть камер-фрейлиной девушке с Автозаводской.

— Виктория, сядьте и выслушайте. Вы знаете, что наше доверие к Вам безгранично. Но не хотелось бы, во еже вопрос, Вам сейчас заданный, обсуждался с кем бы то ни было, ажно с господином Мальцевым. Про прочих лиц, Вы понимаете, кого мы не упоминаем, но подразумеваем, речи не может и идти.

Вика всё понимала: сейчас принцесса спросит о том, что известно всему дворцу, о графе Линаре. И вот этим секретом Полишенеля (Виктория недавно узнала от Мальцева это выражение) ни с кем делиться нельзя.

— Виктория, приоткройте завесу будущего. Посмотрите, в каком расположении приедет граф Линар в Петербург.

— А он что? Планировал? — сыронизировала Вика.

— Он получил наше приглашение.

Виктория Чучухина уставилась на бывшую принцессу, а теперь великую княгиню. Только что они с Мальцевым эту тему обсуждали, и вот тебе — уже получил приглашение… Надо тормозить эту дурочку Анну Леопольдовну, иначе вляпается на глазах у всего царства.

— Может, не стоит принимать скоропалительных решений? Вы, Анна Леопольдовна, большая молодец, но это уже чересчур.

— Виктория, когда Вы научитесь говорить по-русски? — Юлиана фон Менгден ненавидела речевые ошибки. — Как можно сказать «большая молодец»!

— А как надо было сказать?

— Молодец — это мужчина, стало быть, следует говорить большой молодец.

Юлиана очень добросовестно училась русскому языку и любила этим щегольнуть. Даже Анна Леопльдовна, выросшая в Измайлове во дворце царицы Прасковьи, своей бабушки, и, пока не была взята теткою во дворец, не знавшая никаких языков помимо русского, советовалась с Юлианой фон Менгден при составлении писем на русском речении. Но Виктория не стала вступать в лингвистические дискуссии, нужно было срочно отговаривать Анну Леопольдовну от опрометчивого поступка.

— Я понимаю, Анна Леопольдовна, что Вы графа Линара в Петербург хотите позвать. Но поверьте, он сейчас Вам нужен, как рыбе велосипед.

— Что Вы, Виктория, имеете в виду под этой непонятной аллегорией?

— То, что абсолютно, Ваше Величество, не надо, чтобы граф приезжал! Вы что, разговоров, порочащих регеншу малолетнего императора, не боитесь?

— Виктория, Вы хотите нам сказать, что позволяете себе осуждать наши поступки, посчитав приезд графа Линара неуместным, на Ваш взгляд, или невозможным, как подсказывает Вам Ваш дар прозора?

— Да тут не прозор, а позор будет! Тетке Вашей Бирона ещё как-то прощали, но она была вдова, у неё законного мужа не было, да и притом, не обижайтесь, Анна Иоанновна была жестким руководителем, а Вы никого построить не сможете. Поэтому какой может быть Линар, когда у Вас есть законный муж!

— Виктория, Вы сейчас укоризну мне произносите, дабы вообразить не можете, каково жить с мужем,