Судья и историк. Размышления на полях процесса Софри - Карло Гинзбург

Подтекст заданного адвокатом Джентили на прениях вопроса очевиден. У Марино всегда были прямые и густые волосы: «ну, типа копна», как он сам их определил (10 января 1990 г.; Dibattim., с. 127–128). Если бы можно было отождествить его с сидевшей за рулем женщиной, которую видели (или думали, что видели) многие очевидцы, версия Марино пошатнулась бы, но в целом сохранила бы релевантность: так, осталось бы загадкой, почему он ничего не сказал о парике, который носил во время покушения. Однако если за рулем синего «ФИАТа-125» на самом деле сидела женщина, то версия Марино развалилась бы. (Следует напомнить, что одна женщина, Гудрун Кисс, оказалась в тюрьме по подозрению в том, что она вела автомобиль участников покушения, хотя у нее даже не было прав.) Во время следствия Марино заявил:

Мы знаем, что последнее сообщение не соответствует действительности. Почему же версия Марино должна значить больше, нежели все процитированные свидетельства, вместе взятые?

Можно добавить, что в синем «ФИАТе-125», который использовался во время покушения, помимо складного черного зонта еще обнаружились дешевые женские очки от солнца; происхождение и зонта, и очков осталось невыясненным. Во время следствия Марино не помнил ни об одном из упомянутых предметов. Он не исключил, что речь шла об очках, которые дал ему Луиджи (загадочный сообщник) и которые он затем положил в карман своей куртки. Однако он сказал (и подтвердил на прениях), что забыл, как они выглядели:

Странная забывчивость, учитывая, что речь идет о «несомненно женских» солнечных очках (из полицейского протокола, уже зарегистрированного и отправленного в архив), процитированного адвокатом Джентили: Dibattim., с. 313).

е) Складной зонт. В ходе расследования, проведенного после убийства Калабрези, выяcнилась одна деталь: зонт, подобный тому, что нашли в синем «ФИАТе-125», был продан четырьмя днями ранее, в послеобеденное время 13 мая, в одном из магазинов «Станда». Продавщица хорошо помнила мужчину, который, прежде чем купить зонт, спросил у нее, как он работает (единственный предмет такого рода, проданный в тот день). Сразу после этого повсюду был разослан словесный портрет, созданный на основе описания продавщицы. Вот он:

Последняя деталь, а равно и подробность о волосах, «зачесанных назад», сыграли важную роль в деле, возбужденном по итогам признаний Марино. Он утверждал, что 20 мая вместе с Лаурой Вильярди Паравиа отправился в Массу, где Софри еще до митинга (первого после смерти Калабрези) коротко поздравил его с успешно выполненной работой. Тогда Марино заметил, что

Однако рассказ Марино, а равно и аналогичная версия событий Антонии Бистольфи абсолютно неправдоподобны: и не только потому, что предполагаемое осветление волос Бомпресси ускользнуло от внимания как его друзей, находившихся в Массе, так и комиссара полиции Костантино (Dibattim., с. 1284, 1291–1302, 1357 и т.д.). Дело в том, что покупатель зонта и стрелок – это два разных человека (как это ясно следует из описаний очевидцев); последнее обстоятельство признала и полиция – в то время были созданы два различных словесных портрета (точнее, фоторобот и словесный портрет); деталь с осветленными волосами относилась к покупателю зонта, а не к стрелку; кроме того, во второй половине дня 13 мая Бомпресси (он намного выше неизвестного покупателя зонта, а кроме того, говорит на диалекте жителей Массы, а не на итальянском с иностранным акцентом) не мог приобрести зонт в Милане, поскольку находился на митинге, устроенном Софри в Пизе.

Как мы видели, версия убийства Калабрези, представленная Марино, содержит уйму неправдоподобных или недостоверных подробностей. Конечно, ошибку с определением цвета машины можно назвать «мелкой», как утверждает следственный судья Ломбарди. Однако, когда мы обращаемся к столкновению с автомобилем Музикко, к стрелку, выходящему из машины, а не ожидающему Калабрези у его дома, к светлым волосам (собственным или искусственным) того, кто сидел за рулем «ФИАТа-125», будь то мужчина или женщина, мы уже не можем говорить об ошибках, больших или мелких. Следует заключить, что, по всей вероятности, отвечая на вопросы об убийстве Калабрези, Марино лгал.

XVI

Я не знаю, что подтолкнуло Марино к обману. Впрочем, психологические мотивировки его лжи кажутся мне в данном случае совершенно несущественными. Мне хорошо известно, что обвинительные заключения прокуроров, публичные речи адвокатов и приговоры любого уровня и инстанции наводнены психологическими аргументами, как правило, самой низкой пробы. Эту разновидность психологии (которую уже стыдятся использовать даже историки) следует изгнать из залов суда. Она усиливает доводы, которые опровергнуть нельзя, но благодаря которым можно утверждать и отрицать все что угодно.

Рассмотрим случай Марино. В постановлении приговора судья Ломбарди настаивал, как уже говорилось, на глубоком отвращении Марино к совершенным преступлениям, на искренности его раскаяния, на его «этичности». Проза Ломбарди бессодержательна и выхолощена; стремление изобразить Марино своего рода Раскольниковым – смехотворно. Слова Марино, с помощью которых тот описывал угрызения совести, неряшливы, шаблонны, и это касается не только следствия, где речи Марино искажены фильтром бюрократического языка, но и самих прений. И тем не менее какое же значение могут иметь мои суждения о неподлинности его слов? Никакого. Психологические догадки, а равно и первые интуитивные впечатления, о которых отвратительным образом напоминал заместитель прокурора Помаричи в своей обвинительной речи, не несут в себе никакого доказательного смысла60. И совершенно иной вес имеют ошибки, противоречия, неправдоподобные подробности, которыми пестрит рассказ Марино.