Я сделаю это сама - Салма Кальк

- Выходит, так.

- Нас подвергали магическому обряду, его проводил учёный маг из Академии. Всех, кого сюда отправляли. И нас, и Трезон, и господина генерала, и его ближних.

Ох. Учёный маг из Академии. Где-то есть Академия. Что у них ещё есть? Или тут-то, как раз, ничего нет? Кроме деревни, озера и тайги?

- Так, а что мы знаем про господина генерала?

- Он знаком с вами по двору. И он вас сильно не любит. На корабле хмурился и отворачивался, если вам доводилось там встречаться, а доводилось всё время, места ж мало. Мы не поняли, никто не понял, почему он взялся вас спасать.

- Спасать?

- Из воды вытаскивать. И потом ещё сушить, магической силой. Сказал – иначе вы замёрзнете и умрёте, очень уж вода холодная.

Вода как вода, но неприятно, конечно. Может быть, если бы я умела плавать, было бы проще?

- Не любит, значит, сильно, и не дал умереть. Как это – живи и мучайся, да?

- Наверное, - вздохнула моя Марьюшка. – Вы ведь раньше были знакомы, вы не могли его чем-то обидеть?

- А должна была? – не поняла я.

Увидела огромные сомнения на лице и грозно произнесла:

- Мари, пожалуйста, говори – как есть. Что я такого натворила… раньше, - я чуть было не сказала «в прошлой жизни». – До всего этого вот.

Она смотрела – и не верила.

- Вы… в самом деле не помните?

Вот ведь, и как её убедить?

- Не помню, - сказала я как могла весомо. – Но мне кажется, что кто-то помнит, и очень хочет отыграться за какие-то давние обиды.

- Да кто здесь вас знает-то, никто, - вздохнула она.

- Как же? Вот генерал, как мы выяснили, знает. Наверное, он прибыл не один? Ты говорила – с ближними. Наверное, они тоже знают. Трезон знает.

- Она подлая, - прошипела Мари, – её приставил к вам кардинал, чтобы она за вами шпионила!

Так-так, интересно.

- А что у нас за кардинал? – прямо какой-то роман Дюма нарисовался.

Кардинал и его отважная шпионка. Только шпионка стара, дурна собой и весьма неприятна характером. И не делает ровным счётом ничего, чтобы выглядеть лучше.

- Кардинал Фету. Он был приближённым его величества, старого величества. И остался при новом величестве, его сыне.

Величество старое и новое. Чудненько. А что там ещё?

- Министр? Советник?

- Да, министр. При старом короле он вечно боролся с вами, потому что хотел единоличной власти, а при новом вы уже были в Бастионе, и бороться с вами не надо было. Но он всё равно не успокоился, пока вас не сослал.

Так, вашу Машу.

- А я была – кем? – и взглянуть попристальнее.

- Фавориткой его величества, - пожала плечами Марьюшка.

Я произнесла про себя то, чего фаворитки не произносят. И вообще приличные женщины не произносят. Мужики здесь, я слышала, вполне матерились в некоторых случаях, а женщины вроде нет, но это я просто в женских взрослых компаниях пока не бывала.

- И настолько фавориткой, что господин министр боролся со мной за власть и влияние на короля?

- Конечно, - сообщила Марья, как о чём-то, само собой разумеющемся.

О господи. И что, от меня ждут чего-то такого же? Мамочки, я не справлюсь.

Первая мысль была именно что про не справлюсь. Вторая – нет, я, конечно, была чем-то вроде первого министра нашей строительной империи, да только та империя была крохотная. Я, конечно, что-то знаю и умею, но оно ведь всё другое!

И ещё вот этот захламлённый дом! У которого на задворках кто-то сдох! Даже если это был десяток мышей – всё равно противно. И самогонка с бражкой в количестве, тьфу.

Я не справлюсь, нет. И более того, я не хочу справляться. Я хочу спать, я устала.

- Мари, пойдём домой? – я поднялась, стряхнула пыль с юбки и выразила готовность пойти.

- Конечно, госпожа Женевьев, - Мари смотрела сочувственно.

Мы плотно закрыли дверь в дом, и задвинули задвижку на калитке. Дом стоял на горке – от берега не близко, но наверное, у берега построились те, кто прибыл сюда первым. А строители этого дома – уже потом. Но они не стеснялись, отхватили себе прилично.

Впрочем, здесь всё было рядом. И спустя совсем малое время мы вошли сначала во двор к Пелагее, а потом и в дом.

И каково же было моё изумление, когда я увидела, что сундуки с моими, то есть Женевьевы, вещами вытащены из-под лежанки и из-за печки, раскрыты, на полу навалены вещи, а в самом большом сундуке самозабвенно роется Ортанс Трезон, только ноги и задница торчат наружу. Я просто прислонилась к стене и созерцала эту картину – сил орать не было. А вот у Марьюшки нашлись.

- Ты что же, рожа твоя бессовестная, делаешь? – напустилась она на шпионку неведомого кардинала.

14. Об оговоре и клевете

Кажется, у Марьюшки тоже накопилось всякого за эти дни. Она как подлетит, да как схватит Трезонку за бока, да как выдернет из сундука – я реально опасалась, как бы не полетели от той Трезонки клочки по закоулочкам.

- Не смей! Оставь меня! Не трогай! Убери руки! – вопила в ответ Трезонка.

А Марьюшка, знай, хлестала её по щекам и бокам.

Так, кажется, нужно вмешаться.

- Перестаньте немедленно, - у меня не было сил на них орать, но очень хотелось, чтобы замолчали.

И о чудо! Наступила тишина. Обе опустили руки и удивлённо взглянули на меня.

- Ох, госпожа Женевьев, она ж последний стыд потеряла – в ваших вещах рыться, - вздохнула Марьюшка.

- Успокойся, мы уже здесь, и сейчас спросим, что она забыла в моём сундуке.

- Вас кто покусал, оглашенные? – с улицы зашла Пелагея.

- Да вот она, - раздражённо бросила Марья. – Ничего, мы тут сейчас сами справимся.

- Ну, глядите. Обед уж скоро, - пожала Пелагея плечами и вышла.

А я закрыла за ней дверь.

- Госпожа Трезон, извольте объясниться, - я села на лавку. – Что вы хотели найти в моих вещах?