Ожившие кошмары - Павел Владимирович Рязанцев

не бояться, когда спишь в одной детской с человеком, который видит призраков. Как в кино. Кричит. Просит вернуть ему душу. А однажды брат встал среди ночи, пошёл на кухню и вернулся в комнату с ножом. Сел у окна, скрестив ноги.

«Кого ждешь?»

«Мертвецов»

Глаза брата были закрыты, но он не спал. Ладони крепко обхватили рукоять. Не дождался, хотя перепугал родителей здорово.

…Валерка за много лет почти забыл о своём страхе. Но сейчас вспомнил и испугался ещё сильнее. Хотя ноги сами несли по траве, по щербатым и разбитым бетонным плитам тропинки, сознанием Валерка хотел оказаться далеко отсюда.

Но не мог отказаться от мысли, что Машу можно спасти.

Он остановился перед кирпичной кладкой с деревянной дверью. Это был вход в подвал. Ручку давно отломали, а кривые гвозди, её когда-то держащие, проржавели.

Руки тряслись.

Валерка не был здесь пятнадцать лет. Сторонился, забывал, следовал заветам старшего брата. Возвращаться в прошлое не всегда легко и приятно. Иногда — страшно. Но нужно.

Дверь отворилась со скрипом, разрывая паутину. Посыпалась пыль, сгнившие опилки.

Валерка и ощущал себя безумцем, когда спускался по ступенькам. Левой рукой держался за стену. Сначала она была тёплая и шершавая, а потом постепенно стала холодной и гладкой. Бетон под ногами сменился поскрипывающими досками.

Темнота обступила незаметно и вязко, Валерка не знал, что так вообще бывает. Вот свет остался сзади, превратился сначала в белое пятнышко, потом исчез, а вместе с ним свет исчез и из самого Валерки. Старший брат предупреждал — это первая плата за спуск в подвал. Пока ещё можно было вернуться, сбежать, но он не остановился, а продолжал спускаться.

Один шаг, второй, третий. Уши заложило.

Безнадежность.

Четвертый, пятый шаг. Темнота заполняла пустоты внутри.

Шестой шаг, восьмой. Он спустился в подвал.

3

— И что ты оттуда взял? — спросил Свиридов негромко.

Валерка, успевший за время рассказа, выпить четыре стопки и выкурить штук пять сигарет, пьяно кивнул головой в угол. На табурете лежал аккуратно сложенный клетчатый плед.

— Ага, — сказал Свиридов. — Как понял, что именно он нужен?

— Как понял, как понял… Никак. Я от страха чуть с ума не сошел. Соображал плохо, знаешь. Схватил, что первое под руку попалось, и обратно. Уже когда выскочил на улицу, разобрал, что плед. Ну, думаю, знак.

— Укрыл её, значит?

— Что ещё с пледом делать? Конечно.

* * *

…Под пледом мертвая Маша пролежала ночь, до утра. Валерка прикорнул рядышком, а когда проснулся, увидел, что вот она села — не моргает, почти не шевелится. Плед сполз ей на ноги.

Дотронулся. Ледяная. Дыхания нет. Сердцебиения тоже. Как и души, наверное…

* * *

Свиридов снова посмотрел на Машу. Видно было, что Валерка пробовал её отмыть, а ещё замазал страшные шрамы, расчесал, приодел. Издалека Маша вполне могла бы сойти за живую.

— Что же ты такой… — Свиридов привстал. — Ни рыба, ни мясо. Впутался по самую маковку.

Валерка молча пожал плечами.

— Я не хотел, как ты.

Свиридов усмехнулся:

— А что «как я»?

— Ну, ты же это, — Валерка запнулся, сглотнул. — Бездушный, говорят. И с этими самыми способностями, как у мамки с папкой. — Нервно дёргая глазом, он продолжил. — Я ж не думал, что делаю, пока не спустился. Потом тоже не думал. Я тугодум, а тут еще нервы… Хорошо хоть свалил живым.

Он косился на Машу, потом поднялся, пошатываясь. Интересно, как часто он вот так бывал пьян по утрам?

Подошёл, сгрёб плед, поднёс к Свиридову и швырнул тому под ноги. Свиридов рефлекторно поднял стопы на перекладину табуретки. От пледа исходила потусторонняя энергетика, свойственная вывалившимся душам и смертельно больным людям. В больнице этой энергетики было столько, что приходилось от неё отмываться. Липла, как намагниченные металлические опилки. Вот так за день примешь десяток пациентов, а потом соскребаешь под душем мочалкой остатки чужих налипших жизней.

— Мне это больше не нужно, — сказал Валерка. — Кажется, я больше не безнадёжен.

Свиридов вытер ладони о брюки. Соображал неторопливо, размеренно. Брат как будто до сих пор был в шоке, никак не очухается от произошедшего. Надо бы его вытащить.

Впрочем, разве не для этого Свиридов приехал?

Валерка внезапно обнял его, дыхнув ядрёной смесью перегара и сигаретного дыма. Кажется, это было первое искреннее объятие брата лет за десять. Они никогда особо не ладили, если честно. Свиридов был с родителями, а Валерка — обыкновенный.

— Спасибо, что приехал. Мне сегодня нужно, срочно, сам понимаешь.

Из-за Валеркиного плеча Свиридов поглядывал на Машу. Та не шевелилась. А вот душа елозила под её ногами. Она была связана с Машиным телом пуповиной.

У людей всегда две пуповины — одна удерживает при рождении, нужно обрезать, чтобы прийти в мир живых. Вторая наоборот, удерживает при смерти. Обычно, после смерти, душа вываливается из человека, как новорожденная сущность, грязная и липкая. Тут же и пуповина рвётся, и душа отправляется в свой потусторонний мир. Но бывают случаи, когда людей никто не хоронит, не подвергает старым обрядам, не соблюдает все условия — и тогда вывалившаяся душа остаётся в мире живых, примотанная к мертвецу до тех пор, пока пуповина не разлагается самостоятельно, со временем. Это могло затянуться на десяток лет. Свиридов как-то встретил душу, сидящую возле тела в лесу. Душа не могла отойти от хозяина, пуповина не давала. Поэтому она просто тихо поскуливала от бессильной злобы да шептала проклятия, надеясь, что они долетят до свободного уха случайного прохожего.

Свиридов видел их. Пытался общаться. Вот и сейчас душа, разлепив черное отверстие вместо рта, зашипела, так, что брызнуло холодом Свиридову в уши:

— Забрал жизнь — верни на место! Оживил — неси ответственность! Или существуй с этим, как должно!

Души были неразумны. Они повторяли одно и тоже, не реагировали на голоса или звуки. Бесполезно было с ними разговаривать.

— А у тебя был выбор, ну, тогда? — спросил Валерка, трясясь всем телом. Он не слышал и не видел Машину душу, но чувствовал на первобытном уровне животный дискомфорт. — Просто интересно, брат. Ты мог как-то определиться?

У Свиридова не было выбора. Ему никто не предлагал вернуться к обычной жизни, а поставили перед фактом и всё тут. Вывалившуюся душу обратно не вернуть.

Он молча выпустил брата из объятий, и тот вывалился через порог в сени.

— Перекурю. Душно как-то. Плохо. И вернусь.

Глухо заскрипели половицы, открылась и закрылась дверь. Свиридов же подошел к мёртвой Маше и присел около души. Та елозила, расчесывал место, где пуповина погружалась в вязкую плоть, пялилась на Свиридова белой мякотью