Ожившие кошмары - Павел Владимирович Рязанцев

это же время Свиридов просыпался окончательно и осознавал, что вот он — поселок Ореховый, где провел почти всю жизнь, дрался с одноклассниками до первой крови, лишился девственности с соседкой, которая жаловалась на погибшего где-то мужа и закуривала сразу после оргазма; где однажды притащил в дом огромного чёрного кота, а родители, испугавшись, швырнули его в подвал и долго объясняли, что ничего чёрного и четвероного в их доме никогда не будет. В конце концов Свиридов сам в этот подвал спустился. И там же узрел всю родительскую тайну, которая высушила его от пят до кончиков волос, вытряхнула внутренности вместе с душой и вернула, такого, обратно.

Брату повезло больше. Потому что он был беспроблемным и не совал нос, куда не следует. Его хотелось защищать и огораживать от всего на свете, чем родители и занимались, пока не умерли.

Добравшись до дома Валерки, Свиридов привычным движением перекинул руку через калитку, отодвинул засов, вошёл. Двор был небольшой, и половину его занимал мотоцикл «Урал» с коляской, укрытый сейчас серым брезентом. На впадинах и между складок скопились желтеющие и подгнивающие листья.

На крыльце же сидел Валерка, заспанный. Он всегда выходил встречать Свиридова, когда бы тот ни приехал. Валерка покуривал неторопливо, стряхивая пепел. Глядя на него, тощего, невыспавшегося и небритого, Свиридов сразу понял, что случилось.

— Выглядишь приличным человеком, — поприветствовал Валерка старой шуткой.

— Куда мне до тебя. — Шутка тоже была старая, заезженная, но являлась частью не озвученного ритуала.

Братья обнялись.

— Ну рассказывай, как угораздило? — спросил. — Серьезный косяк?

— Машка… — сказал Валерка. — Я такой идиот, если честно, такой идиот. Помнишь Машку?

Сидоров её ни разу не видел, но зато наслышался рассказов.

Валерка уже пару лет сокрушался, что Маша на него не смотрит, потому что она ого-го, руководитель отдела маркетинга, а он всего лишь рабочий средней руки. У неё, значит, запросы, а у него зарплата без индексации. Подойти не решался, всё вертел в мыслях (да на языке по пьяни) сцену, будто из фильма: как спасает её от насильников или алкашей, приводит в дом, поит чаем или чем покрепче, а Маша тает, влюбляется. Но до дела не доходило. Поэтому Валерка жаловался брату несколько раз — тоже по пьяни. Но ничего особо не предпринимал. Он вообще по жизни был малоинициативный.

— Пойдём, — Валерка мотнул головой и добавил. — Только не злись. Иначе никак нельзя было.

— Ты ходил в родительский дом. — Не спросил, а утвердил Свиридов.

Валерка не ответил, заторопился по ступенькам к двери. Свиридов нагнал его в сенях, ухватил за плечо.

Когда-то это должно было случиться. Потому что Свиридов далеко, а Валерка здесь, в трех кварталах от места, куда вход запрещен. Забор там давно зарос хмелем, местами прогнил и склонился к земле. Шифер на крыше дома почернел, укрылся сухими листьями. Краска облупилась на ставнях, на крыльце и на двери. Только кирпичный сарайчик — вход в подвал — стоял как новенький. Потому что магия, мать его.

Валеркино плечо затряслось под его ладонью. Брат чиркнул спичкой, закурил, развернулся.

— Ходил. Спускался в подвал, до самого дна. И вернулся, как видишь.

— Но ты что-то взял оттуда, да? И что сделал?

— А, вот.

Валерка попятился и спиной толкнул дверь из сеней в комнату. Дыхнуло жаром, перетопленной печью, и в чуть дрожащем воздухе, в ломающемся пылинками свете Свиридов разглядел ту самую обожаемую братом Машу.

Она сидела на диване, ровненько, расправив плечи, положив руки на коленки, смотрела аккурат перед собой, и была, без доли сомнения, мертва. На шее её чернел широкий разрез. Кожа вдоль разреза сползла лоскутками, подсохла и обрела оттенок перегнивших осенних листьев. Под глазами набухли синяки с желтизной, а висок справа оказался разодран, будто когтями.

Но Сидоров не только поэтому понял, что Машка мертва, а из-за её души — серого силуэта, свернувшегося калачиком у ног девушки.

— Я… сейчас всё расскажу, — пробормотал Валерка. — С мыслями собирался, знаешь. Нельзя же так просто вывалить на тебя всё. Невозможно объяснить так запросто. Тут выпить надо, обдумать. Я знаю, что ты выслушаешь. У тебя же, это самое, родительский дар. Ты же особенный.

Валерка подошёл к комоду, распахнул дверцы, выставил на круглый стол стопки, бутылку водки, какие-то блюдечки, сахарницу, булки и конфеты россыпью.

— Не злись, хорошо? — продолжал бормотать. — Я не мог иначе.

Маша, к слову, была красивой девушкой. Если бы не чернушный с сине-желтым отливом шрам, не запекшаяся кровь, не впалые глаза… Молоденькая. Жить бы, да жить ещё. А сейчас типичный мертвец, коих Свиридов на работе повидал сотни.

Её душу, вывалившуюся сразу после смерти, Валерка не замечал, само собой. Шмыгал сквозь неё, дёрганными движениями, шарканьем тапок и бормотанием сильно напоминая отца. Внешностью походил, а вот характером или, скажем, умом — не очень. Валерка боялся большого города, шума, суеты и ответственности. Именно поэтому отбивался руками и ногами от предложений родителей по университетам и отправился сначала в армию по срочке, потом в техникум, а потом прямиком на местный кирпичный заводик. Может быть, если бы родители прожили дольше, они бы вколотили младшему сыну чувство какой-никакой гордости за свою жизнь, заставили бы его расти над собой, но не успели, а Свиридову было не до этого, тут бы с собственной судьбой справиться. Поэтому оставалось только наблюдать, как Валерка просиживает молодость и зрелость в деревне. Хорошо хоть дом сам себе собрал, натаскав кирпичи по блату с заводика. Одно время их там вместо зарплаты выдавали.

Но в целом — безвольный и точка. Сколько ещё эпитетов можно было на него примерить? Свиридов уже привык приезжать, помогать по мелочи. Иногда ворчал на бесхребетность брата, но разве ворчание когда-то что-то меняло?

Валерка поставил перед Свиридовым стопку с водкой и положил кусочек ржаного хлеба. На блюдце еще лежало сало, но от него Свиридова воротило.

— Я с утра не пью.

— А кто пьет в здравом уме? — спросил Валерка. У него были красные, запыленные глаза.

— Рассказывай. — попросил Свиридов устало. — Как вляпался?

Валерка выпил сам, уложил в рот ломтик сала. Рассказал.

2

Во всем был виноват мотоцикл. Если бы не он, Валерка бы в родительский дом ни за что не сунулся. Вернее, тут обстоятельства. Хочется выбрать виноватого, вот Валерка и решил, что мотоцикл. А на самом деле, конечно, вина лежала на самом Валерке и только на нём.

Если начать издалека, то Маша неприступная же барышня. Ну на кой ей Валерка, верно? У неё мозги, мысли о карьере. Она хотела с заводика местного через год свалить в