Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко

Не прерывая бега, я поднимался на гору и остановился только на вершине, чтобы оглядеться. Но горы ничего не сказали мне: подножия утопали в белом пуховом тумане, и только редкие птицы черными, едва различимыми точками кружили над вершинами.

На вершине первая забота вошла в разум — лук Ябто. Это был мощный лук из рога и дерева, единственное богатое оружие, которым обладал широкий человек до набега на тайное стойбище остяка. Высотой он доходил почти до глаз, и на мое счастье накануне Ябто надел тетиву, собираясь на ловлю налима.

Так же, как с лодкой, я тревожился, что это оружие мне не под силу, и подумал, что сейчас самое время испытать верность судьбы. Я достал из колчана стрелу. Оперенье легло на тетиву и, когда рука начала движение, оружие не захотело сразу отдавать власть над собой. Рука замерла в половине пути, и грудь — помимо воли — исторгла такой отчаянный крик, что лук вздрогнул и покорно отдал силу стреле, и стрела исчезла в небе. Я не видел ее и не искал.

Радостный и всемогущий, я спускался в низину.

В тот день я шел, будто боги проложили для меня становой путь. Каждый шаг убеждал меня в этом. Когда солнце пошло на закат, я впервые за этот день почувствовал голод — злой, молодой, подкашивающий ноги голод, который набрасывается, как рысь из засады. С собой я не взял даже малого куска, но чудеса не прекращались, — на большой, словно вытянутая исполинская рука, ветви сосны сидел черный глухарь и ждал… Он достался мне, как подарок. Добычу я съел, не разводя огня, и, едва добравшись до подножия горы, лег и уснул. Наутро я шел по сухому распадку гор, пил воду из ручьев и перед заходом солнца развел костер, чтобы изжарить жирного, с полинялой клочкастой шкурой зайца, добытого накануне.

На этот путь ушел день, который подарила мне ошибка Ябто. Прежде чем уснуть, я посмотрел на небо, чтобы заметить место, где сияло Отверстие Вселенной.

И участь, давшая мне оружие и свободу, до первой звезды охраняла меня, спящего, чтобы на другой день привести к берегу малой реки, где ждал своей удачи широкий человек.

* * *

Ябто проснулся первым, сходил по нужде, после чего ногами растолкал спящих сыновей. Он приказал убрать лапник, забросать травой давно потухший костер и спрятаться в тальнике.

Я оказался в петле, не успев удивиться предательству демона.

В полдень передо мной оказалась река, я смотрел на воду и размышлял об этой встрече. Тело реки, будто стрела, показывало на север, туда, где вчера мерцала моя звезда. Эта река, думал я, мала для самой малой лодки, но достаточно велика, чтобы ей кормились люди, а значит, если идти вдоль берега, рано или поздно выйдешь к стойбищу — большому или малому, все равно какому.

Потом я подошел туда, где недавно жгли костер, увидел остывшие угли, небрежно прикрытые пучками травы, — Явире-Блестящий слишком спешил выполнить приказ отца и сделал еще хуже… Мысль о том, что здесь были люди, которым зачем-то понадобилось заметать следы в столь глухих местах, будто ударом пробудила меня от недавнего покоя.

Я положил у ног пальму, огляделся — и увидел Ябтонгу.

Гусиная Нога поднялся из зарослей тальника и не спеша шел навстречу, его оружие было готово к стрельбе. Ябтонга улыбался, будто объелся жира. Обернувшись, я увидел Явире — тот стоял на месте, так же приготовив лук.

Я смотрел на них и чувствовал только свистящую пустоту в голове. Но и это продолжалось недолго. Удушье повалило меня на землю и погасило свет в глазах. Широкий человек пустил в дело ременный аркан.

* * *

У той реки Ябто сделал временное стойбище.

Сыновья, соорудив балаган из тонких еловых стволов и нескольких кусков ровдуги, которую всегда брали в недалекий путь, собирали дрова и носили их к костру.

Неподалеку от очага было дерево — сосна невеликой толщины. Полумертвого от удушья, широкий человек, будто малую вещь из мешка, вытряхнул меня из одежды и голым привязал к стволу. Глаза прояснились, когда Ябто затягивал узел на моей груди. Ремни почти не оставляли места для дыхания.

Ждал я крика, ругани и боли. Но ничего не было.

Когда Ябтонга и Явире ушли в лес добывать птиц, Ябто произнес первое слово. Он сидел у костра, смотрел на вялое, затихающее пламя и не давал огню новой пищи, хотя сухие сучья лежали рядом.

— Осень будто забылась, — сказал он, глядя куда-то в сторону, — солнце, как летом. Самая охота… Сохатый жирный, олень жирный… Еле ползают от жира, так щедра тайга. Да?

Ябто встал, подошел ко мне на расстояние шага и долго глядел в лицо.

— Где железо?

Ответа он не услышал.

— Спрятал? Зря ты молчишь…

Широкий человек отошел и сел у костра. Огонь совсем погас, дым от углей поднимался светлыми клубами и таял.

— А ты не такой уж заморыш, каким казался. Никто меня не мог провести, даже Железный Рог, а ты провел. Видно, сильный дух тебе помогал. Знаешь имя этого духа? Хэ… Откуда тебе знать, ты ведь не шаман. Чего ты стоил бы без этого духа? Меньше, чем самый последний из людей. А теперь, оказывается, и дух тебе помогает паршивый. Куда вел и куда привел, а? Чего молчишь? Все еще веришь в него? Зря, парень, зря, не верь, он отступился от тебя, это уж я точно знаю…

Ябто встал и вновь подошел к сосне — было видно, что молчание заморыша дразнит в нем злость.

— Железо я и так найду. Мы с сыновьями пойдем твоим путем. Я знаю эти места и знаю, где ты шел.

Он говорил правду, и правда широкого человека пробудила во мне отчаяние, а отчаяние развязало онемевший язык.

— Если знаешь — убей. Чего ждешь? Сам говорил, что тебе не нужен сын, который съел сердце раба. Почему не убьешь — боишься пролить родную кровь?

Широкий человек рассмеялся.

— Эта старая безмозглая кость все тебе рассказал. А ведь он был прав, когда предупреждал меня, что с вами я приведу в стойбище чужих духов. Вы были так малы, что и жить вам оставалось совсем немного — вас загрыз бы любой волчонок, росомаха была для вас больше лося. Не достались бы им, подохли бы с голоду. А я, теплая душа, спас ваши паршивые жизни, вскормил вместе с родными сыновьями, хотел сделать из вас лучших воинов. Но прав старик — чужие духи своими не станут, чужие боги не помогут. Да ведь и вам они не помогли.

Ябто приблизил лицо и зашептал:

— Подумай, кто ты теперь? Кто ты? Тело без души. Твоя жизнь принадлежит мне, как одежда, которая на мне. Ты живой, а тебя уже нет. Шаман путешествует по мирам и не находит души раба, потому что она растворилась, как дым. Человек становится рабом, когда родные духи отступаются от него. Так и твои отступились. Кто кормил их? Кто приносил им жертвы? Они с рождения злы на тебя, потому и живешь ты хуже старой собаки. И не только ты — твой брат тоже.

— Лар живой, — со злобой прошептал я.

Ябто рассмеялся и снял с пояса нож светлого железа и рукояткой белой кости — я впервые видел его у широкого человека.