Остаточная деформация - Катерина Терешкевич

сгоряча приложил об стенку. Практически никакой разницы. Всё то же чувство, будто из лёгких вынули воздух и завязали сдувшиеся тряпочки вокруг позвоночника. А сейчас ещё и губу расквасил.

Инструктор коротко рыкнул и потянул Берта вверх. Сидевший на низкой скамье Василь покачал головой.

— Та хватит с него, — сказал с лёгкой укоризной. — Ты же видишь, сегодня дела уже не будет.

— Вижу, — безнадёжно сказал инструктор. — Но надо продолжать. Неделя осталась, а конь не валялся.

Василь присвистнул.

— Я не научусь за неделю, — пробормотал Берт, тяжело переводя дыхание. — Хоть с конём, хоть без. Нет способностей…

Он хотел добавить, что сил и желания тоже нет, но не добавил. Умом понимал, что ребята Михеля хотят ему добра. После того дня, когда Берт положил грязный берет в корзину с мёртвыми перьями, что-то изменилось. Внешне почти незаметно (вояки и так неплохо к нему относились), но на уровне ощущений — несомненно. Если бы случилась в эти дни ещё одна Последняя битва, Берта взяли бы наверняка. В чём дело, он понять не мог, просто принял как факт.

— Тебе надо выжить, дохляк, — в сотый или тысячный раз повторил инструктор. — Чтобы выжить, надо драться. В стойку.

Берт потянул воздух пополам с кровью сквозь стиснутые зубы. Получился всхлип. Ничего, губу и синяки Пети залечит за несколько минут.

— Стойте. — Василь поднялся. — Командир, он ритм не чувствует вообще. Дай-ка я попробую.

Вот Василь его ещё не бил. Берт истерично хихикнул. Какой ритм? У него выдрали половину органов чувств, он не чует полей ни живого, ни мёртвого, зрение урезано до куцего диапазона частот… Ритм. Святые ёжики, ритм ему.

Инструктор пожал плечами и отошёл. Скептически скрестил руки на груди.

— Ты музыку любишь? — неожиданно спросил Василь, накручивая на ухо длинный чёрный чуб.

— Да, — кивнул сбитый с толку Берт. — Люблю. В основном старую, догельской эпохи. Если не в лесу, то часто слушаю.

Он и современной раньше не брезговал, но от слуха тоже остались огрызки. Как раз, чтобы слушать старые мелодии и не чувствовать себя калекой. По меркам людей он самый обычный, нельзя забывать.

— А в лесу?

— Лес сам как музыка, там не надо.

Василь хмыкнул. Инструктор задрал лохматые брови.

— Добро. Давай последнюю связку заново, только на три счёта. Глаза можешь закрыть, легче будет. Слушай меня.

И Василь довольно мелодично замычал вальс.

Берт ещё раз вздохнул-всхлипнул, закрыл глаза и поднял к груди свинцовые руки. Устал, как говорит Пети, до усрачки. Почти невменяем. Триста раз заученная и триста раз проклятая связка. Выпад-блок-отход-выпад влево-пригнуться…

Раз-два-три… блок-отход-выпад… раз-два-три, вальс набирает силу, Василь уже не мычит, а напевает какие-то слова, Берт их слышит, но не может понять, это не на бабли, а на йорн знает каком, наверное, так могли разговаривать кружащие на ветру листья его любимого клёна… раз-два-отход… воздух вязкий, но в нём можно скользить, как по льду, рукам легче, хотя труднее, а Василь… выпад-два-три, увернуться-два-три… кажется, про лунный свет, пляшущий в лужах, он сам так умел совсем недавно, сейчас только плюхнется, как свинья… раз-два-вальс, больно, без разницы, выпад, выпад, вперёд, на два-три-плевать, что этого нет в связке…

— Хватит, — сказал инструктор и сжал кулак Берта чуть сильнее. — Вот теперь на сегодня точно хватит.

— Неплохой спарринг, как для дохляка, — ухмыльнулся Василь. Вальс истаивал на специальном покрытии мата.

Он спарринговал с инструктором? И цел остался?!

Берт тихонько ущипнул себя за бок. Больно, значит, не сон.

— Спасибо, Вась. Я не допёр. — Инструктор отпустил Берта и поскрёб затылок. Он казался непривычно озадаченным. — Завтра на девять, не опаздывай, малый. А то и пошли пожрём чего-нибудь.

В животе заурчало так отчаянно, что отнекиваться стало бесполезно. Василь зажал его под мышкой и повлёк в столовку. По пути Берт шутливо отпинывался, но гел только посмеивался, не замедляя шаг. А уже перед самым пунктом назначения инструктор проворчал: «Нечего дохлякам всяким…» и поймал Бертовы ноги. Так и внесли, бревном, под незлые подначки ужинавших вояк.

Берт не помнил, когда в последний раз был так счастлив. А завтра к девяти…

… явился Габриэль.

— Пора, — проскрежетал он.

— Ты сказал, что ещё неделя есть, — нехорошо сощурился инструктор. — Он ни йорна не готов, Габи. Он делает успехи, но иногда забывает, как ходить.

— Я ошибся. Недели у нас нет. Сегодня.

Берт мялся в дверях зала для занятий. Спорщики не то не замечали его, не то игнорировали. Никаких полей не требовалось чуять: воздух между Габи и инструктором уплотнился почти осязаемо. И даже слегка искрил.

— У вас этого времени — как дерьма в ифере, — в груди инструктора клокотала ярость. — Полный Институт этого времени. Я не могу отпустить недоломанного. Он сдохнет там. По дурному, ни за чих собачий.

— Неделя что-то изменит? — Габи изогнул атласную бровь.

— Да. У него начало получаться. Неделя, Габриэль.

Надежда, почти просьба. «Не надо, инструктор», — не сказал Берт, перестав дышать.

— Прости. Это не твой солдат.

Габи издевался, и инструктор понимал, что над ним издеваются. Багровые пятна медленно поползли по валунам скул.

— Он мой, если я его учу. Как любой из моих. И я сделаю из…

— Не трать время, Дани. Его и так мало. И не ешь столько чеснока.

Дани?

Багровые пятна на лице инструктора разлились весенней рекой.

— Ах ты!..

Берт наконец-то очнулся, стрелой сорвался с места, вклинился в узкий душный зазор между врагами. Повис на плечах инструктора до того, как тот…

— Не надо! — всё-таки выкрикнул. — Я готов, я полностью готов! Неделя ничего не значит!

Не помогло.

— Ах ты иудушка, — почти ласково прошипел инструктор непоправимое слово, глядя прямо в синие глаза Габриэля.

От страшного оскорбления начальник разведки Гелио посерел и оскалился. Но самообладания не потерял.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, Дани.

— Это ты не знаешь, Габи. Бертран, — ровно сказал инструктор, цепко держа взглядом оппонента, а теперь уже и врага. — Тот берет был на голове человека, воина моей двадцать пятой Последней битвы. Всего лишь человек, но если бы не он, полегла бы вся моя дюжина, а не двое. Рогатые твари взлетели навстречу, никто не был готов. Кроме него. Мы не знали, как почтить, это ты догадался положить берет в усыпальницу, как равного нам. — Инструктор не был силён в речах, но сейчас не имело значения. — Не забывай, Берт. Всего лишь человек.

— До свидания, инструктор, — тихо сказал Берт, отступая к Габриэлю. Назвать эту гору мускулов и псевдостали мягким именем Дани казалось кощунством. — Не волнуйся за меня, прижмёт — всё вспомню. Ты хороший учитель.

— Не