Остаточная деформация - Катерина Терешкевич

— Пети, ну не совсем же я дебил. И вообще. С большой вероятностью на Паоле пусто. Я смотрел статистику и…

Сумка таки улучила момент и ляпнулась на пол.

— Берти, засунь статистику в дупло своего любимого дуба, — посоветовал Пети. — Человеческая живучесть гораздо выше расчётной, а Лью дурень.

Берт сперва насупился, а потом засмеялся.

— Ты прав, — сказал он, в очередной раз водрузив поклажу на место. — Раз я сам до сих пор не сдох от всех ваших экспериментов, значит, живучесть неслабая.

Пети суеверно скрестил пальцы.

— Берт, готовность ноль! — заскрежетал из динамика Габриэль. — Персонал, по местам!

Суета сменила ритм, шум голосов утонул в нарастающем вое силовой установки. Пол завибрировал под ногами. Тяжеленные бакелитовые створки запорного устройства разъехались, открывая взглядам багрово-оранжевый ад. Привычный, прозаический, рабочий ад, совсем не страшный, если не подходить к краю.

— Я вернусь, Пети! — крикнул Берт, обернувшись на секунду. — Обязательно! Если сможешь, не позволь Повелителю мух достать инструктора!

И шагнул в Трещину.

Глава 11. Чем дальше в лес

Но есть одна. Она умна,

Мила, добра и прочее.

И чья вина, что мне она

Куда милей, чем прочие! Роберт Бёрнс

Паола

Щека Айрин напоминала помидор — красный, лоснящийся бок выпирал даже какими-то дольками. И это с учётом примочки и гельского антигистаминного.

— Понесло ж тебя, — в очередной раз проворчал Берт, меняя подсохшую тряпочку на мокрую.

— Не зуди, — огрызнулась Айрин, морщась. — И без тебя…

Ей захотелось мёда. Она увидела насекомое, похожее на пчелу. То есть сначала увидела — а потом захотелось. Пока Берт разводил костёр, ставил палатку, кипятил воду и занимался другими хозяйственными делами, она проследила за предполагаемой медоносицей до самого гнезда. Дальше везение кончилось. Пчёлы были против делёжки, и их было больше. Гораздо больше. К счастью, Айрин очень быстро бегает, а пчёлы не любят далеко летать на закате. Всего-то три или четыре укуса, легко отделалась. Ерунда.

Их путешествие длилось шестой день, и Берт не мог решить — счастлив он или несчастен. Именно так, без золотой середины. Он любил лес и Айрин — они были с ним здесь, были его полностью: всё внимание Айрин, вся благосклонность леса. Шёл бы и шёл, хоть всю жизнь, даже не человеческую, а гельскую. Пока идёшь, болтая на ходу и чутко прислушиваясь — кажется, что счастлив. Но стоит остановиться и задуматься — на плечи будто планета падает. Ни охнуть, ни вздохнуть.

Стёпочкин индикатор подталкивал их через лес то к югу, то к западу, дальше и дальше, уверенно помаргивая зелёным огоньком и сигналя оранжевым, если отклонялись от курса. Знаний Берта катастрофически не хватало даже на простую оценку — правда или неправда. Возможно или нет. Людям недоступны гельские технологии. Возлюбленный Айрин — человек. Время роста её ветви — примерно вторая половина двадцатого века, так понял Берт, боясь расспросить точнее. Рано, рано! О тёмной материи тогда знали максимум, что она есть, но это неточно. Ещё лет сто пятьдесят… Однако человеческий гений ставил в тупик Нудного Ника, сила человеческого духа восхищала инструктора, щедрость человеческой души навсегда сделала Пети ангелом. Что об этом может знать скромный работник отдела аналитической статистики? Меньше, чем ничего. В конце концов, люди выжили на Паоле, сумев обмануть кураторов и пронести с собой необходимые знания. Берту было больно думать, что скоро надо навсегда расстаться с Сэмом, Лизой, Стасом, Николя, Каринкой, Гришей… С теми, кто принял его в свой круг без всяких условий.

И с Айрин. Золотистой от солнца, пахнущей горячим деревом Айрин, спасшей ему жизнь просто потому, что люди так делают. С Айрин, которая не знает о настоящем Берте ничего и неохотно рассказывает о своём прошлом. Вроде бы дома осталась младшая сестра Энни, по которой Айрин скучает. Но у Энни давно своя жизнь, не факт, что она тоже скучает по старшей сестре. Вроде бы Айрин работала лаборантом в каком-то заштатном институте по исследованию влияния вливания на выливание. Кажется, там и познакомилась с непризнанным гением Стёпушкой. Не цельный рассказ — сложенные воедино обмолвки, обрывки фраз, намёки, даже выражение лица, всё шло в дело. Айрин была готова поделиться любой ежесекундной эмоцией, но становилась неприлично скупой на слова, если дело касалось прошлого. Может быть, боялась сглазить невозможное возвращение. Человеческие суеверия почти такие же загадочные, как и мотивации. Может, маловато в том прошлом было приятного, разве что Стёпочка. Как раз о нём могла говорить часами. И гений он, и раскрасавец, и вообще лапочка.

Берт, терпя гимны Стёпочке, втайне радовался такой скупости. Откровенность за откровенность, так ведь положено, а в его собственной придуманной жизни зияло слишком много дыр, которые экспромтом не залатать. Лжец и обманщик, Берт подолгу не мог заснуть, пытаясь придумать себя таким, каким бы понравился Айрин. Но усталость брала своё, и он проваливался в тревожный сон.

А утром опять надо было идти, и мучительная неопределённость отступала, давая место сиюминутным заботам и чистому, летнему, упоительному счастью. Даже когда кончились протоптанные тропы и карта известной местности, и идти стало труднее. Ничего, Берт не боялся леса. Шайки Ллойда он боялся гораздо сильнее. Вздрагивал от любого шороха, особенно когда пробелов на самодельной карте стало больше, чем прорисованных фрагментов. Но раз по этим местам люди до них вообще не ходили, то и бандиты — в том числе.

Берт считал, что пока им везёт.

— Ты никогда не рассказывала, как стала разведчицей, — сказал Берт, маскируя жгучее любопытство небрежными интонациями. — Что тебе предложили? Это секрет?

Положа руку на сердце, Берту было интереснее выяснить, что помешало Айрин быть с любимым и какое-такое условие она должна выполнить, чтобы воссоединение состоялось. Спрашивать в лоб стеснялся и робел, но чувствовал подвох. В конце концов, почему бы ненаглядному Стёпочке самому не сделать опасную работу, не поберечь любимую девушку? Призывать здравый смысл с каждым разом становилось всё труднее. Неприязнь к Стёпочке мешалась с тщательно подавляемой ревностью и какими-то чувствами, незнакомыми Берту.

— Н-нет, — ответила Айрин после секундного колебания. — Не секрет, кой там секрет. Другое дело, что кой-кто — а именно ты, Берти — ни пса не понял. Йорны ничего не предлагают. Хочешь жить — делай как сказано. А не делаешь — не будешь жить. Всё просто, как дверь без ручки, дорогуша. Почему они выбирают того или другого, я не знаю, и никто не знает. Типа взяло и в рогатую башку втемяшилось. И так всю жизнь живёшь, как пустое место,