Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

– Их лузгать в театре категорическинельзя.

– Почему?

– Сборов не будет.

– Вот глупость!

Алиса улыбнулась:

– Может, оно и так, только на невинныесемена подсолнечника и иже с ними наложен запрет. Причем сия примета работаетво всех театрах и на многих съемочных площадках. Еще упавшая роль!

– Что?

– Ну если актер уронит бумаги с текстом,который ему предстоит выучить, то надлежит не медля ни секунды сесть на листы.В любом месте! Грязь, лужа, людное, пафосное место, ничто не имеет значения.

– А это зачем?

– Иначе провалишь спектакль.

– Интересно!

Алиса захихикала:

– Да. Это, так сказать, общие правила,потом идут личные заморочки. Имей в виду, актер начинает играть роль прямо вгримерке, одевается, накладывает тон и преображается. До смешного доходит,когда мы пьесу «Царь всея Руси» ставили, я до одури Льва Барашкова боялась. Онв принципе достаточно милый дядечка, интеллигентный, вежливый, а как в ПетраПервого перевоплотится, лучше уноси ноги. Представляешь, один раз приволакиваюв гримерку жезл, ну такой атрибут костюма типа посоха, Петр на него опирается.

Вламываюсь в комнату, а Барашков уже во всейкрасе у окна стоит. Я заулыбалась и говорю: «Здрасти, Лев Петрович, вот вашатросточка!»

Алиса ожидала, что актер спокойно протянетруку, но Лев вдруг выкатил круглые, совершенно бешеные глаза да как заорет:

– Кто пустил бабу в покои! Эй, стража,убрать чернавку! Отрубите ей голову, чтоб другим неповадно было в царскуюопочивальню входить!

Алиса тогда перепугалась до потери пульса, уБарашкова был жуткий вид.

– Надо же! – воскликнула я.

Алиса махнула рукой:

– За кулисами народ чумовой, нормальныхнет! Хуже всего нам, реквизиторам, гримерам и прочим, приходится, потому что полюбому поводу мы получить можем. У каждой особи свой прибамбах. Карлин,например, требует, чтобы гример его перед выходом на сцену перекрестил, причемстоя в одном, строго определенном месте: у пожарной лестницы. Мартова может вобморок упасть, если в руках красную расческу увидит, по ее мнению, это верныйпризнак предстоящего провала. Если гример или костюмер годами в одномколлективе работает, то он, конечно, все задвиги актеров великолепно изучит ипостарается не попасть впросак. Но у нас-то текучка! Никому неохота за грошиломаться, поэтому каждый божий день здесь пляска с дракой. В воскресеньеЛидочка, она на твоем месте служила, Евгению Ошуркову вместо чая передспектаклем кофе принесла. Женя чуть в обморок не упал, еле-еле на сцену выполз,ну и, ясное дело, сыграл хуже некуда.

После спектакля Ошурков схватил Батурина изавизжал:

– Что я мальчик! Двадцать лет на сцене, асегодня провалился! Уволить Лидку! Знаете ведь – мне кофе за кулисами питьнельзя, точно ссыплюсь.

Никакие уговоры Юлия на него не подействовали.

– Или я, или она, – твердил Евгений,пришлось Лидочке покинуть театр.

Я вздохнула, теперь понятно, отчего Юлий нестал особенно интересоваться моими документами, директор хорошо знает: гримершав коллективе долго не задержится. Ну с какой радости тратить время на проверкуновой сотрудницы, если она «проживет» в театре пару недель?

– Лидуську выперли, а чем она виноватабыла? Ее никто про кофе не предупредил, – грустно продолжала Алиса.

– Но я красных расчесок в руках недержала, а семечки не люблю!

– Небось не стала Щепкину слушать, –перебила меня Алиса, – у Соньки свой прибамбах, ей необходимо передспектаклем выговориться, схватит человека, посадит рядом и давай сплетни мыть.Впрочем, это даже интересно, но утомительно, притом следует молчать, нешевелиться, а на каждый вопрос нашей звезды: «Ты меня слушаешь?», необходимодавать ответ:

«С огромным интересом!» Она натреплется и самаостановится.

– Так я и поступила, очень внимательно еевыслушала! А потом взялась за грим!

– Чем же ей не угодила? – удивиласьАлиса. – Щетка у Соньки признак крайней злобы!

– Понятия не имею.

– Ну-ка вспомни последовательностьсобытий.

– Сначала она про Жанну рассказывала, просмерть Бурской.

– Да уж, – скривилась Алиса, –ситуация, однако! Очень странная!

– Почему? – насторожилась я.

Реквизитор налила себе еще кипятка в чашку.

– Понимаешь, – протянула она, –вода и посуда моя забота. Кулакова подходит к кулисе, а там, на столике, ужевсе готово, причем народ знает – это для сцены, брать нельзя. Для этого истолик поставили, что на нем стоит – не трогают, правило соблюдают свято, иначеспектакль тормознуться может. Нужен, допустим зонт, а его кто-то уволок, зановым бежать уже времени нет, поэтому народу в голову четко вложено: со столаничего не хапать, там частенько харчи лежат, по ходу действия актеры едят.

– По-настоящему? – заинтересоваласья.

– Конечно.

– А если не хочется?

Алиса тихонько засмеялась.

– Такого не случается, и пьют по-взаправдашнему.

– Спиртное?!

Алиса покачала головой:

– Вот это единственный момент, когда вбутылке туфта: коньяк – крепкий чай, водка – минералка без газа. Шампанское,правда, частенько натуральное, его иногда по ходу действия прямо на сценеоткрывают, пена должна из горлышка бить. Значит, про столик ты поняла?

– Конечно, – закивала я, –неприкосновенный запас.

– Верно, – улыбнулась Алиса, –в день, когда Бурская умерла, я все чин-чинарем приготовила. Тина дикокапризная, хоть о покойниках плохо не говорят, но ведь это чистая правда!

Я сжала в руках чашку с остатками чая ипопыталась изобразить на лице вежливую заинтересованность, спрятав в глубинедуши неуемное любопытство.

Спектакль под названием «Маска души» в театреиграли раз в неделю, и Алиса четко усекла: избалованная Бурская будетскандалить, если ей на сцене придется выпить газированную воду или минералкуотечественного производства.