Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

не такая сильная. Может, она увидела или почувствовала переход, но отодвинула эти мысли подальше, отказалась от них. Оно и понятно. Эти двойные воспоминания – тяжкий груз, зачем он ей? С какой стати ей – хоть на секунду – верить психу, который несет какую-то ахинею: его сны, мол, сбываются?

Завтра суббота. А значит, долгий визит к Хейберу, с четырех до шести или дольше. И выхода нет.

Пора бы поужинать, но есть Орру не хотелось. Он не зажигал свет ни в своей сумеречной спальне с высоким потолком, ни в гостиной, которую за три года он так и не собрался обставить. Он перешел в нее. За окном виднелись огоньки и река; в воздухе пахло пылью и ранней весной. В комнате камин с деревянным порталом, рядом с ним – горка разномастных мотков ковровой пряжи, еще старое пианино без восьми белых клавиш и дряхлый низенький японский столик из бамбука. Сумерки мягко легли на голый пол из сосновых досок, неотполированных и давно не метенных.

В этой мягкой полутьме Джордж Орр лег лицом вниз и растянулся, осязая телом твердость пола, втягивая ноздрями его пыльный деревянный запах. Он лежал тихо, но не спал; он перенесся совсем в другое место, гораздо дальше и глубже, чем сон, в место, где не бывает сновидений. Он попал туда не в первый раз.

Встал он затем, чтобы принять таблетку хлорпромазина и лечь в кровать. На этой неделе Хейбер перевел его на фенотиазины; они вроде бы давали неплохой эффект: позволяли видеть сны, но снижали их интенсивность, так что до действенного уровня они не доходили. Все бы хорошо, но Хейбер предупредил, что эффект, как и с любыми другими лекарствами, будет снижаться и в итоге сойдет на нет. Нет способов прекратить сновидения, сказал он, кроме смерти.

Но в ту ночь, по крайней мере, он спал глубоко и если и видел сны, то зыбкие, несущественные. Проснулся уже в субботу, ближе к полудню. Заглянул в холодильник и на минуту застыл, разглядывая его содержимое: столько еды в индивидуальном холодильнике он не видел ни разу в жизни. В другой жизни. В той, которую он жил бок о бок с семью миллиардами других и в которой еды – уж какая она там была – никогда не хватало. Яйцо было роскошью, которую можно было позволить себе раз в месяц. «Снесла яичко!» – шутила его полужена, отоваривая их яичную карточку… Забавно: а в этой жизни у них с Донной не было пробного брака. Вообще после Чумы такой формы отношений не существовало. Закон предполагал только полноценный брак. В Юте, поскольку смертность все еще превышала рождаемость, даже пытались восстановить полигамию: из религиозных и патриотических соображений. Правда, у них с Донной в этот раз и вовсе не было брака: они просто жили вместе. Но все равно долго не продержались. Он снова сосредоточил внимание на продуктах в холодильнике.

Орр теперь отнюдь не выглядел таким худосочным и костистым, как в семимиллиардном мире, – даже был вполне упитан. И все же он умял гору еды, как будто долго перед тем голодал: крутые яйца, поджаренный хлеб со сливочным маслом, анчоусы, вяленую говядину, сельдерей, сыр, грецкие орехи, бутерброд с палтусовым паштетом и майонезом, салат, маринованную свеклу и шоколадное печенье – в общем, все, что обнаружил на полках. После этой оргии физически ему стало гораздо лучше. За чашкой настоящего, а не эрзац-кофе ему пришла в голову мысль, от которой по его лицу расплылась улыбка. Он подумал: «В той, вчерашней жизни мне приснился действенный сон, который уничтожил шесть миллиардов человек и изменил всю историю человечества за последние сто лет. Но в этой жизни, которую я создал, у меня не было действенного сна. Да, я был у Хейбера и мне что-то снилось, но никаких перемен не произошло. В этой жизни все идет так, как и было, просто мне приснился неприятный сон о Чумных годах. Значит, со мной все нормально и лечить меня не надо».

С такой точки зрения он раньше не смотрел, и этот подход показался ему настолько забавным, что он даже улыбнулся. Но не очень-то весело.

Он знал, что придут новые сны.

Был уже третий час дня. Орр умылся, надел плащ (настоящий хлопок, в прошлой жизни – роскошь) и пешком отправился в Институт. Пройти надо было километра три – мимо медицинского факультета и потом выше, в сторону парка Вашингтона. Можно, конечно, доехать и на трамваях, но ходят они нерегулярно, и пришлось бы делать большой круг, да и незачем спешить. Приятно идти под теплым мартовским дождичком по незапруженным улицам; на деревьях показалась первая листва, каштаны готовятся зажечь свои свечи.

Крах, канцерогенная чума, которая за пять лет сократила население Земли на пять миллиардов, а за следующие десять – еще на миллиард, потрясла мировые цивилизации до основания, но в конечном итоге оставила их прежними. Она ничего не изменила принципиально – только количественно.

Воздух все так же сильно и непоправимо загрязнен: эти выбросы скопились еще за десятки лет до Краха и стали его прямой причиной. Сейчас они особо никому не вредят кроме новорожденных. Чума – в своей лейкемийной разновидности – до сих пор избирательно, как будто раздумчиво нацеливается на одного новорожденного из четырех и убивает за первые полгода. Выжившие имеют к раку фактически полный иммунитет. Но есть и другие печали.

У реки не коптят небо трубами фабрики. Не отравляют воздух автомобили: те немногие, что остались, работают на пару или на электроаккумуляторах.

Но и певчих птиц больше нет.

Последствия Чумы проявляются во всем, она до сих пор не ушла, и все же она не смогла остановить войны. Конфликт на Ближнем Востоке стал даже более кровопролитным, чем в перенаселенном мире. Соединенные Штаты горой стоят за израильско-египетскую сторону, отправляя боеприпасы, оружие, самолеты и «военных советников» целыми полками. Китай не менее упорно поддерживает альянс Ирака и Ирана, хотя китайских солдат не присылает – только тибетцев, северокорейцев, вьетнамцев и монголов. Россия и Индия до поры до времени блюдут шаткий нейтралитет, но теперь, когда Афганистан и Бразилия заявили о поддержке Ирана, Пакистан вполне может присоединиться к Израгипту. Индия тогда запаникует и займет сторону Китая, отчего СССР вполне может испугаться настолько, что выступит единым фронтом с США. В этом случае в конфликт втянутся двенадцать ядерных держав, по шесть с каждой стороны. Об этом пишут аналитики. Тем временем Иерусалим обращен в руины, а мирное население в Саудовской Аравии