Пережить зиму в Стокгольме - Агнета Плейель

ОН, ТИПА, МЕНЯ ЛЮБИТ,

— сказала девочка, стоящая за ней на эскалаторе. Она обернулась — девочка в черной кожаной куртке. Волосы тоже черные. Рот казался зияющей красной раной. Ее подружка, блондинка с ежиком на голове, жевала жвачку. Голос рассказчицы был резок и горек. — Мы несколько раз переспали. Он говорил, что любит меня, что мы, типа, будем вместе. Я ему поверила. — Тут эскалатор кончился. Они пошли к следующему, она впереди, девочки за ней. Рассказ продолжался: — А вчера я встретила его с какой-то девицей, он был бухой и вешался на нее, а со мной даже не поздоровался, может, и вообще не заметил. Девочка почти закричала: а я же ему поверила, что у нас настоящая любовь, прикинь. Стало тихо. Слышался только стук каблуков. Зашибииись, выразительно сказала девочка с жвачкой, с таким нажимом, что ее долгое иии зависло в воздухе, вибрируя между стен туннеля.

«Типа»? А что, если с нами на самом деле ничего не происходит? Что, если мы живем в матрице, и сами мы только иллюстрации уже написанной story <истории>? Но боль, которую мы испытываем, опровергает эту теорию. Боль наша собственная, индивидуальная.

ЦВЕТОЧНЫЙ КИОСК

в подземном переходе у метро был закрыт. Возле него на картонке спал какой-то человек. Подмораживало.

УЛИЦА КУНГСГАТАН

была черна как ущелье. Прохожих почти никого. Застывшие рождественские украшения висели между домами, медленно раскачиваясь, и, кажется, даже слегка дребезжали.

КИНОТЕАТР

Она перепутала время и пришла почти на час раньше. Купив в пустынной кассе билеты, постояла перед кинотеатром, разглядывая афиши. Сквозь подошвы ботинок пробирался холод и по ногам поднимался в трусы. Она решила больше ни о чем не спрашивать Эмма до его отъезда. Не могла представить, что он вернется обратно.

ЭРИХ МАРИЯ РЕМАРК

Ей смутно помнилась книга, прочитанная в юности, — кажется, Ремарка. Солдат приехал на побывку к невесте. Как им продлить несколько оставшихся часов? В кино идти не хотелось — там время проходит слишком быстро. В кафе то же самое. Тогда они решили пойти в музей, где время почти стоит. Медленно бродили между пыльных витрин с безжизненными экспонатами. Текли минуты. Они брели от стенда к стенду, не говоря ни слова.

КАПУЧИНО

В кафе она закурила. Духота в битком набитом зале была столь же противна, как и холод снаружи. Вокруг сидели молодые ребята в кожаных куртках и больших шарфах. Пока она медленно пила капучино — без вкуса и без запаха, — ей пришло в голову, что то, что ее ожидает, выглядит как улица за окном кафе — черное ущелье. Неожиданно ей захотелось поговорить с матерью. Все, что они могли сказать друг другу, они в конце концов сказали, и не один раз. И все же что-то важное осталось непроизнесенным и сейчас, за столиком в кафе, свербило, точно нож в сердце. После смерти матери она много раз слушала шесть сюит Баха для виолончели, и ей представлялось лицо матери в совсем ином, незнакомом свете. Ей казалось, что партию именно из этой серии мать играла специально для нее, когда она в детстве болела и лежала в кровати. Ей давно хотелось порасспрашивать мать о музыке, но разговора не вышло, мать бросила музыку. А ведь все могло быть по-другому. Она ощутила порыв позвонить ей: — Я приеду на Рождество! И мгновенно услышать радость в голосе матери. Такое тоже бывало. Если застать мать врасплох — неожиданным визитом или радостной новостью, — ее голос наполнялся серебристыми бликами. Особенно когда ее навещали дети: взрывался фейерверк радостных ноток. Она больше ни у кого не слышала такой радости, как брызги шампанского. В матери было много жизни. Большая часть осталась неиспользованной. Никому не пригодившиеся пространства. Каждый раз, когда ей удавалось доставить матери радость, ей и самой становилось теплее от беззаботного, пьянящего чувства. Но часто ее попытки кончались неудачей. От мысли, что ей никогда больше не испытать этого волшебства, становилось тоскливо.

THE EUROPEAN. Европеец

Хотя до прихода Эмма оставалось еще полчаса, она не выдержала столько сидеть в кафе и пошла в киоск с иностранной прессой купить газету «Европеец». Она не сразу заметила, что человек, стоящий у прилавка и машущий ей рукой, показывая на выход, — это Эмм. GET OUT, I DON’T WANT YOU HERE <Выйди, тебе сюда нельзя >. От холода у него был красный нос. Щеки тоже раскраснелись. Он с хитрым видом посмеивался, она никогда не видела у него такого выражения лица. DON’T BE NAUGHTY, BE A GOOD GIRL AND CLOSE YOUR EYES! Не капризничай, будь хорошей девочкой и закрой глаза! Она успела увидеть в руках Эмма оберточную бумагу с красными гномами и что-то еще. Она получит подарок на Рождество. Эмм убрал его за спину. Она обрадовалась, как ребенок. Рождественский подарок! А она-то и не подумала о подарке для Эмма. Она послушно повернулась спиной, пока Эмм заворачивал покупку. Она уже забыла, что пришла сюда за газетой. Нет, сейчас она его не получит. Надо набраться терпения, сказал Эмм. Ее рождественский подарок исчез в глубоком кармане его пальто.

A HORRIBLE TIME OF MY LIFE. Ужасный период в моей жизни

На улице было слишком холодно. В кафе она взяла еще один капучино, за компанию с Эммом. Потертые деревянные столы, деревянные панели на стенах. Музыка из колонок, слишком громкая. Она сказала, что прочитала его рукопись, как он и просил. Хорошо. Чрезвычайно хорошо. Порой ей было трудно и страшно читать. Эмм обхватил чашку ладонями и держал ее на весу. Рукопись не закончена, надо еще несколько дней. Период работы над текстом был просто кошмарным, ужасное время эта зима в Стокгольме. Он имел в виду не только напряжение, которого потребовал текст. У Эмма был совершенно отсутствующий вид. Его взгляд исчез в деревянных панелях за ее спиной. Его лицо — заморожено.

I UNDERSTAND YOU. Я понимаю тебя,

— сказала она и добавила, что это время было и для нее утомительным. Эмм определенно не ожидал такого ответа: он вздрогнул и вопросительно на нее посмотрел. Что именно было для нее утомительным?

WELL… Ну…

всякая суета, развод, например. Просто-напросто зима выдалась нелегкой. Она не собиралась делиться, каким именно было это время для нее, и затушила сигарету, жалея, что об этом зашла речь.

YOU MUST THINK I AM SOMEONE THAT FELL DOWN FROM THE MOON! Ты, похоже, думаешь, что я свалился с луны!

— воскликнул он. Мотнул головой, откинулся на спинку, балансируя на ножках стула и глядя в потолок. Она уткнулась в чашку, прикусив язык. Нет, Эмм не сможет понять, какой была для нее эта зима. И ей не дано почувствовать, что это время означало для него. У них не было времени на разговоры об этом. Они использовали время для другого.

BUT I HAVE NOT FALLEN DOWN FROM THE MOON. I KNEW YOUR SITUATION. FORGIVE ME, I HAVEN’T BEEN OF MUCH HELP TO YOU. Но я не свалился с луны. Я знаю твое положение. Прости меня, я не многим смог тебе помочь.