Пережить зиму в Стокгольме - Агнета Плейель

В ПОИСКАХ БОГА

Когда у той, другой, женщины родился его ребенок, она впервые за много лет пошла в церковь. Она была в отчаянии и чувствовала, что не выдерживает. Она спросила Бога, что он имел в виду, дав ребенка другой, а не ей. Бог не ответил. Она продолжала ходить в церкви разных конфессий целый год. Вину за его неопределенность, молчание, обманы она взяла на себя. Он сделал ей больно — она не хотела этого признать и обвиняла саму себя. Но разве она недостаточно любила, плохо поддерживала? И любила, и помогала. Как лошадь или верблюд. Если Бог и существует, он определенно не желает снисходить до нее. Надо было, хоть в любой клоаке, найти кого-то еще, кто поддержал бы ее, простил за то, что она такая, какая есть. Возможно, принца-лягушку, возникшего из ила. Потом она встретила Якоба и без памяти влюбилась, уверяя себя, что он — не такой, как все. Может, он и правда был другой. Но она сама оставалась прежней.

ПРИТЧА

Ребенок изначально приходит в наш мир как самокатящееся колесо. Окружающие взваливают на него свое бремя, и колесо превращается в верблюда. Он блуждает в пустыне. Встречает собственный гнев — льва. Верблюд и лев вступают в схватку. И верблюд побеждает льва. В это мгновение верблюд снова становится ребенком, а ребенок — самим собой, колесом, и уже свободно катится в мир.

СПАГЕТТИ

Эмм угощает обедом — торжественный момент. Ее тронула его возня у кастрюль. Она сдержала себя, чтобы не броситься ему помогать, села на кухне со стаканом виски, который он ей подал. Эмм готовил обед очень сосредоточенно — Фауст, склонившийся над ретортами. Сначала соль. Потом спагетти. В конце процедуры вышла заминка: он не мог найти дуршлаг. Она тоже поискала в шкафу и во всех ящиках, но нашла только пару прихваток для гриля. Он накрыл письменный стол в своей холодной комнате. Отопления там не было. Но стол получился красивым: в шкафу нашлись скатерть и белые салфетки. Спагетти выглядели немного одинокими. Перекинув через руку салфетку, он открыл бутылку вина, и оно оказалось хорошим, а спагетти очень вкусными. Они ели и смеялись. После любви на его узкой кровати они лежали молча и неподвижно. Присутствие Эмма очень ненавязчиво. Только запах: отчетливый, влекущий. Лишь с немногими можно по-настоящему заниматься любовью. На удивление мало людей, с которыми можно забыть обо всем, выполняя эти движения. И все-таки наступает момент, когда невысказанное мешает дальнейшему сближению. Что она не рассказала Эмму? Очень многое. Что он не сказал ей? Практически все. За окном, наверное, висела луна; по крайней мере, ей казалось, что свет, проникающий в окна, — лунный.

КОФЕ

Его банка опустела. Было еще не поздно. Они оделись и вышли на улицу. Она видела, что Эмм в плохом настроении. Это из-за денег. Он приехал в Швецию написать доклад. Ему надо на что-то жить. Писать было непросто. Дома, в Белграде, распространено непонятное и жуткое заблуждение, говорил Эмм. Там немало тех, кто считает, что осажденное Сараево изнутри атакует окружающий мир. Название города он произносил необычно. Его язык плавно перекатывал согласные, гласные сливались в единое целое. В Белграде люди жили застывшими мечтами, как в предвоенной Германии: пленники одной идеи. Официант, который их обслуживал, — грек, а может, курд — принес им еще два эспрессо. Эмм говорил о том, что он сам иногда начинает чувствовать себя сумасшедшим, оттого что не хочет поддаваться этому помешательству и пытается реально смотреть на вещи. Он наклонился и дал ей прикурить.

YOUR WIFE? А как твоя жена?

— спросила она.

Он не поднял взгляд. Рассматривал белесый огонек зажигалки, потом пену у края чашки, потом посмотрел на ложку в руке.

SHE WANTS TO LEAVE. Она хочет уехать,

— сказал он.

Не от него, а из страны.

Его жена хотела эмигрировать, уехать вместе с детьми к родственникам в США. Вероятно, скоро она так и сделает. Она убеждена, что начнется война. Эмм допил кофе. За соседним столиком двое усталых таксистов молча листали газеты. В дальнем углу с печальным видом сидел мужчина, негр, в огромной шапке, похожей на гриб. Окна тоже были черными. Она видела в стеклах смутное отражение спины Эмма. Оно слегка дрожало, но сам он сидел спокойно. Повертел ложку, внимательно ее рассматривая.

AND YOU DON’T LIKE IT? И тебе это не нравится?

А как он ей может помешать? Он нащупал в пачке сигарету. Прикуривая, мельком коснулся ее своим светлым взглядом. У них разное восприятие мира. Его жена считает, что ее народ, храбрые сербы, окружены и в большой опасности. Она хочет взять детей и уехать.

I AM PERHAPS A LUNATIC. Я, наверное, ненормальный,

— сказал он. Но именно потому, что он не был националистом, не был захвачен этим массовым психозом, он и не мог покинуть страну. Кто-то из таких, как он, должен же был остаться. Думать о том, что его дети вырастут на другом континенте, не узнают свою культуру, возможно, забудут родной язык, — было невыносимо. Он замолчал. Мужчина за соседним столиком перевернул страницу газеты.

DO YOU LOVE HER? Ты ее любишь?

Эмм глубоко затянулся. Сказал, что они очень разные, и со временем различия только обострялись. Его отражение в окне качалось, как на ветру или как будто стекла изгибались. Но ветра не было. Они расплатились и вышли. Пройдя немного по улице, они крепко обнялись. Обоим было холодно.

БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ

Когда она поздно вечером вернулась из университета, на дверной ручке висел пакет из службы доставки цветов. Она прошла на кухню и раскрыла его. Записки там не было. Но она тут же поняла, от кого цветы. Сегодня было десятое, день их свадьбы. Ее накрыла теплая волна — все-таки он думает о ней. Цветы, почти ласка. Белые гроздья бутонов на длинных стеблях. Красиво. Оберточная бумага соскользнула на пол, пока она искала вазу. Вдруг она догадалась, что Якоб заказал их еще до отъезда в Нью-Йорк. Это был заранее организованный подарок. На этот раз не розы, а белые гроздья. Теперь ей стало казаться, что больше всего они подходят для похорон. Она стояла посреди кухни с букетом в руках и не знала, что с ним делать. Потом поставила в вазу на столике у дивана.

ЭМИЛЬ ЧОРАН

писал, что очень важно научиться быть неудачником. Если человек знает, что он неудачник, ему легче живется: не надо напрягаться.

ВЬЮГА

Невесомые маленькие хлопья устремлялись в небеса. Она сидела за письменным столом и смотрела в окно перед собой. Снег шел вверх, это выглядело странно. Потом она разглядела, что некоторые хлопья все-таки летят вниз. Взлеты и падения были частью одного процесса. Небу приходилось изгибаться: оно то расширялось, то сужалось, растягивалось и сжималось.

Метель: пространство, не имеющее направлений, только мерцающее движение, неустанное, как жизнь.

ОСОЗНАНИЕ