Свободен! - Пол Винсент

Так мы и решили. Я отпустил ее на несколько часов. Это казалось справедливым, если учесть, что для освобождения моей матери она сделала гораздо больше, чем я.

Я глянул в окно – кое-что привлекло мое внимание. Дорогая на вид машина приближалась к парковке, направляясь к выезду с нее, а не к въезду.

С пассажирского сиденья вылез мужчина. Он подошел к багажнику и достал короткий кусок трубы от строительных лесов.

В этот момент раздался выстрел. Выстрел из ружья. Мы все четверо подняли головы. Прозвучал второй выстрел.

– Где, черт возьми, стреляют?

Мы с Олаей бросились к окну, но из него ничего не было видно. Я выбежал на улицу. Ничего.

Я остановился на парковке и подождал минуту или немного больше. Все было тихо.

Машина тоже исчезла.

Когда я вернулся в домик дежурного, Олаи там уже не было.

Может, я и не распечатываю письма, но когда официальный представитель приходит в мой дом и требует, чтобы я поставил свою подпись, мне, как ни странно, становится интересно.

Я получил официальное извещение о том, что должен около двадцати двух тысяч евро, или пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

Я повертел в руках листок. Я никак не мог уловить смысл. В тот день я решил провести сиесту дома и подумать, что можно сделать для моей матери, но приехав, обнаружил у себя на пороге официального представителя. Не было похоже, что он ждал меня долго, так что если бы я немного опоздал, то вряд ли получил бы извещение в тот день.

Я был потрясен.

Я зашел в дом и заметил, что там все изменилось. Бумаги исчезли, мебель переставлена, с нее вытерли пыль.

– Габи? – позвал я.

Ответа не было.

Думаю, я бы знал, если бы задолжал двадцать две тысячи евро.

Я поднялся наверх.

В дверях стояла Габриэль. Просто стояла. Она надела серые штаны в военном стиле с большими карманами. Сверху до пояса она была голой. Для женщины у нее были широкие плечи. Полная грудь. Совершенной формы, с ровным загаром. Беременность уже становилась заметна. Быстрее, чем я предполагал. Ей она шла.

Что-то было не в порядке. Мне казалось, что передо мной привидение, и я застыл на ступеньках и смотрел на нее. Должно быть, она спала, а я ее разбудил.

Очень долго мы не произносили ни слова.

– Ты убиралась? – наконец спросил я.

– Да.

– А где все бумаги?

– Какие бумаги?

– Документы, письма и всякое такое, они валялись внизу на полу.

– Не имею представления. Я решила, ты их забрал.

Снова молчание.

– Ты хочешь сказать, что все документы исчезли?

– Именно это я и сказала, – ответила она.

– Значит, когда ты пришла домой, их уже не было? Там, где они лежали, было пусто?

– Да. Перестань повторять.

Мы по-прежнему стояли на месте: Габи – в дверном проеме, я – на третьей ступеньке сверху.

Зазвонил телефон.

Это была Олая.

– Я договорилась о встрече с поверенным, – сообщила она.

Она продиктовала адрес, я записал.

– Зачем?

– Очевидно, что вы не собирались сами это сделать, поэтому я стараюсь организовать все за вас, – объяснила она. – Встреча назначена на завтра на десять утра. Еще я выяснила в полиции, что они могут выдвинуть против вас обвинение. Они с вами еще не закончили.

Последняя фраза прозвучала чересчур драматично. Баски не умеют говорить уклончиво, например «с вашим делом еще не все ясно».

Габриэль прошла мимо меня на кухню и поставила чайник.

– Хочешь пить? – спросила она.

Она надела одну из моих белых рубашек. Пуговицы не были застегнуты. Она выглядела фантастически, но когда кого-то подозреваешь, то уже не считаешь сексуальным.

Я приблизился к ней, обнял, поцеловал в шею. Габи насыпала кофе, потом повернула голову в мою сторону и нежно поцеловала воздух.

– Я так устаю из-за беременности, – сказала она. – Я закрываю глаза на одну секунду, а просыпаюсь через два часа.

На какое-то время я совсем забыл, что у меня нет машины. Я одолжил одну на работе, но ее нужно было вернуть и забрать мою. На следующее утро я поехал в Бильбао и не обнаружил машины на том месте, где припарковал ее в день ареста.

Сначала я решил, что ее украли, но когда я встретился с поверенным, он предположил, что ее забрал эвакуатор, и дал мне нужный номер телефона.

Поверенного звали Фелипе Гимера, и я не могу сказать, что он вызывал у меня симпатию. Он был высоким, худым и вел себя, как ему, видимо, казалось, очень по-английски.

– Я из Саррея, – сказал он с сильным испанским акцентом. – Родина джина с тоником. Вам нравится мой офис?

Офис мне понравился. Он располагался на широкой улице, которая упиралась в высокую скалу. Такой пейзаж производит впечатление, хотя для Бильбао это не редкость, потому что город находится в долине. Сама улица была величественной. Строительный бум девятнадцатого века оставил в городе целые кварталы зданий с очень высокими, широкими, плоскими террасами, к которым сверху прилепились небольшие прямоугольные надстройки с длинными окнами в черных рамах. Фирма Фелипе Гимеры обосновалась в одном из таких зданий, выглядевшем особенно привлекательным благодаря синей краске на фасаде, создающей эффект искусной мозаики. Дому, должно быть, было не менее ста лет, но он хорошо сохранился, или его любовно отреставрировали. Чтобы попасть в офис, нужно было подняться на шестой этаж; а рабочий стол поверенного находился в одном из эркеров с окнами, выходящими на улицу. Поворачиваясь на стуле, он мог любоваться то городским, то сельским пейзажем.

Когда я появился в его кабинете, он как раз смотрел в окно.

– Опять устроили осаду, – проговорил он и кивнул, приглашая меня посмотреть.

Он указывал на боковую улицу, которой я не видел, потому что шел другим путем. Большая часть улицы оказалась перекрыта, а полицейские были в полном боевом обмундировании, в черных пуленепробиваемых жилетах и с ружьями.

– Что случилось? – спросил я.

– Они считают, что ЭТА удерживает там заложника. Ведут переговоры.

– Как захватывающе.

– Это происходит постоянно. До заката они ведут переговоры, а потом штурмуют со слезоточивым газом и автоматами. Заложники часто погибают. Думаю, идея заключается в том, что можно смириться с любыми последствиями, лишь бы ЭТА не добилась своего. Понимаете, это уже стало обычным делом, к которому привыкли обе стороны.

Мы еще немного понаблюдали за происходящим, но захватывающего в действительности было мало. Я сел напротив него у стола.