Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин

* * *

В «Городе с призрачной стеной» (повести, написанной пятью годами раньше, которая и легла в основу фабулы «Конца Света») у героя есть девушка, которая долго страдает странной душевной болезнью, а потом кончает с собой. В частности, она рассказывает герою, что сейчас в этом, внешнем, мире существует лишь ее тень. А сама она существует совсем в другом мире и в другом месте – у себя внутри.

Что важно: в финале этой повести герой не остается в Городе, а убегает в другой мир вместе с тенью. А в предисловии к русскому изданию «Страны Чудес» сам Мураками пишет:

«Как надо»?

* * *

* * *

По-японски роман называется так: «Сэкай-но овари то Ха: добойрудо ванда: рандо».

По-английски – «Hardboiled Wonderland and The End of the World».

То есть название романа «перекручено», как лист Мёбиуса, даже на уровне языка.

И вот мы держим в руках целых три литературных штампа: «Hardboiled», «Wonderland» и «The end of the world». Благодаря умнице Заходеру (пухом земля ему), мы уже как бы знаем, что «Wonderland» – это «Страна Чудес». «The End of the World» – тоже ясно: «конец света» и больше почти никак. А что делать с «Hardboiled»? «Hardboiled detective story» – литературный термин. В 1930—1940-е годы на смену классическим детективам, в которых Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро в спокойной обстановке разматывали нити преступления, пришли «hardboiled detective stories», где сыщику еще и самому нужно ноги уносить… Но у нас нет традиций своих детективов.

Нет, Григорий Шалвович, я не исключаю, что Фандорин – уже русский Джеймс Бонд. Но отдельного названия для подобной литературы вы же сами пока не придумали.

Тогда я решил поколдовать в духе перевода «Pulp Fiction». «Криминальное чтиво» динамичнее. «Бульварное чтиво» для такого фильма все-таки вяловато.

«Страна Крутых Чудес»?

Начал проверять «на живых людях» – те морщатся: дескать, в слове «крутой» слишком сильна коннотация с жаргоном «новых русских»… На литературных вечерах в «Проекте О.Г.И.» и в Хабаровске предлагал аудитории вместе придумать название. И триста человек одновременно сидели и сообща «рожали» название романа. Получилось очень весело, я даже не ожидал. Хотя ничего путного так и не вышло. И лишь чуть позже в каком-то полубреду-полусне пришел на ум вариант «без тормозов», на котором я и остановился.

Поменять же в русском названии порядок «Страны» и «Конца Света» пришлось ради элементарной певучести и той самой ритмики, которую ставит во главу угла сам Мураками. Тем более что начинается книга именно со «Страны Чудес».

* * *

Воистину, чтобы разгадать все загадки этого «хардбойлда», пришлось бы написать отдельный роман…

Но все же к самой главной загадке, непосредственно связанной с японским языком, я поместил ключ – «Комментарий переводчика» в конце книги. Судя по письмам, многие сумели воспользоваться этим ключом по назначению. Хотя и не все.

Вот он, этот комментарий:

Признаюсь, вставляя этот комментарий, я рисковал: а вдруг какие-то читатели обидятся – ну вот, тоже мне переводчик, свою работу на читателя перекладывает, трудись теперь за него. И все же я надеюсь, что подобный ход позволит читателю растянуть удовольствие от этой книги в голове «на подольше». А кому-то, возможно, даже захочется сразу перечитать.

Как и предыдущие книги, весь шестисотстраничный роман закручен на противостоянии миров, в каждом из которых герой отчаянно ищет спасения. Но если в «Стране Чудес» он пытается спасти свое сознание, то в «Конце Света» этот же человек пытается обрести нечто большее (для рассказчика, по крайней мере) – собственную… человечность?

По-японски это и называется «кокоро» – столбовое понятие японской этики и эстетики. Нечто обратное сознанию – и потому в принципе непознаваемое. И переводимое всякий раз по-разному, исходя из контекста.

Вот что искал в библиотекарше герой, когда играл ей на аккордеоне и вылавливал ее сны в светящихся черепах единорогов.

Вот что она пыталась вновь обрести, вспоминая пропавшую мать.

– Найди мне меня, – просит она Читателя Снов, а в оригинале это – «найди мое «кокоро». Именно «кокоро» (введем же это замечательное слово в наш обиход!) он отыскал в старом черепе животного, умершего от бремени человеческих грехов, – «кокоро», сердцевой элемент иероглифа «любовь». И полюбил эту женщину, даже не понимая этого, бросив ради нее свою тень, уже уговорившую его бежать из этого мира. Для него не могло быть другого мира: он создал этот и был за него в ответе.

Что же это по-нашему?

Душа? Но потерявший душу в нашем понимании – злодей, а они – не злодеи, они просто добрые и несчастные люди, потерявшие себя. Не говоря уже о том, что для понятия «душа» у японцев есть вполне адекватное слово «тамасии».

Сердце? То же самое, даже хуже. Тем более сама фраза «найди моё сердце» – какой-то эстетический бр-р…