Санаторий имени Ленина - Нина Стожкова

Во время путча 1991 года Воронову уже было что защищать, и он активно призывал москвичей на баррикады. Петр попросил в те дни одного из своих журналистов отвезти в Белый дом листовки. Пакет показался "курьеру" тяжеловатым.

Когда журналист, доехав до места, развернул сверток, то обнаружил под листовками аккуратно завернутые патроны.

– Ну ты, Петя, и говнюк! – горячился на следующий день новоявленный «дипкурьер». – Так меня подставить! Хоть бы предупредил! А если бы они багажник проверили?

– Но ведь не проверили! – усмехнулся главред. – А меня могли обыскать. Запросто. И грохнули бы на месте. Никто бы не стал разбираться, что это охотничьи патроны. В общем, кончай ныть, Костян! Знаешь ведь прекрасно, что без меня газета сдохнет. Более того – с моей гибелью в этой стране закончится и гласность, и демократия! А если бы тебя с патронами поймали – ничего страшного не случилось бы. Ну посидел бы сутки в КПЗ, пока шло разбирательство, чай, не помер бы. Наоборот, набрался бы новых впечатлений, что немаловажно для журналиста. Короче, не отвлекай меня, Костян, от важных дел своими глупостями. Ступай писать заметку в рубрику «Срочно в номер». Мы тут, блин, не в куклы играем, а революцию делаем!

"Тоже мне революционер. Иудушкa, вот ты кто!" – подумал журналист, но вслух не сказал, потому что платил "Иудушка" в те годы своим сотрудникам неплохо, да и популярность газеты зашкаливала, что тоже было не лишним для дальнейшей карьеры.

Впервые после перестройки Лина пришла к Петру Воронову, чтобы попросить его напечатать в газете заметку о детской студии "Веселые утята", которой она уже тогда руководила. Лина приготовилась шагнуть в дверь, но внезапно споткнулась и чуть не упала. У порога кабинета главного редактора лежал коврик с портретом Ленина, постеленный для того, чтобы все входящие вытирали о него ноги. Лина вспомнила пламенные речи бывшего комсомольского лидера с высокой трибуны, в которых имя Ленина звучало каждые полчаса, и невольно поежилась. Захотелось срочно принять душ, чтобы отмыться от гаденького ощущения, какое бывает после посещения общественного сортира, но ради "Веселых утят" Лина взяла себя в руки и решительно переступила порог кабинета.

Человек, сидевший за огромным полированным столом, был одновременно и знакомым, и незнакомцем. Все такой же холеный и элегантный, однако что-то в нем неуловимо изменилось. Исчезла чиновничья скованность, появилась вальяжная уверенность – такую свободу и легкость в поведении дают лишь большие деньги. Модная прическа, дорогой костюм – теперь уже пошитый не в Польше или в Чехии, тем более, не в горкомовском закрытом ателье, – а принадлежащий к дорогому европейскому бренду. Кабинет Воронова тоже был обставлен в соответствии с духом нового времени. Никаких портретов новых вождей и никаких гербов и флагов, лишь фотографии детей на столе. На стенах висели большие черно-белые фотографии балерин в изящных позах. Лина вспомнила, что, по рассказам журналистов, Воронов регулярно летает на все мировые премьеры, потому что любит не только балет, но и балерин.

– Ты хочешь, чтобы мы напечатали в газете статью о "Веселых утятах"? – спросил Воронов Лину, которая стояла на пороге кабинета и молчала, мучительно подыскивая слова.

– Я была бы очень благодарна вам, если бы это произошло, – наконец выдавила она из себя.

– А ты понимаешь, что в наше время любая реклама стоит денег? – Петр Воронов поднял на Лину свои стальные, почти бесцветные глаза. – Отдел рекламы меня завтра же сожрет вместе с ботинками. Налоговая потребует объяснения, сколько мы получили от тебя налички и сколько положили себе в карман.

– Петр Михайлович, побойтесь бога! – Лина готова была заплакать от досады и унижения, однако сдержалась и продолжала, стараясь говорить как можно увереннее. – Разве же это реклама? Вы же сами видите: маленькая заметка о детском музыкальном коллективе. К тому же, я сама ее написала, вам даже корреспонденту гонорар платить не придется. Детские коллективы – организации некоммерческие, мы сами хронически нуждаемся в финансовой поддержке. Петр Михайлович, поверьте, денег на рекламу у нашей детской студии нет, а новых детей набирать надо.

– В наше время рыночной экономики, Ангелина, дети – это просто бизнес. И моя газета – тоже бизнес. Если ты еще не поняла, то объясняю популярно: в моей газете теперь все печатается исходя из соображений экономической целесообразности. Скажу откровенно: я не меценат, и благотворительность не мой конек. Искренне желаю тебе и твоему «знаменитому» коллективу дальнейших успехов. А теперь, извини, у меня нет ни минуты свободного времени.

Лина автоматически переступила через коврик с Лениным, стараясь не споткнуться, вышла из приемной и только в коридоре дала волю слезам…

Вечерняя прохлада заставила Лину поежиться. Она огляделась вокруг. Пустынные аллеи с каждой минутой становились все оживленнее. Появились нарядные дамы, эти пожилые фемины направлялись к танцплощадке в легких летних платьях, затем мимо Лины бодро прошмыгнули взволнованные мужчины в отглаженных джинсах и футболках. Лина вдруг осознала, что в этот теплый июльский вечер холодно только ей. Она постаралась унять дрожь, колотившую ее все сильнее. Вскоре Лина вышла на Аллею писателей. «В беседку на беседу», – неловко скаламбурила сыщица про себя, чтобы немного успокоиться.

«Удивительно, что Марго согласилась на встречу, – размышляла она. – Неужели ненависть к Воронову пересилила в ее душе страх? Не зря говорят, что русские женщины непредсказуемы, как ветер. Порой на нас накатывает такое отчаяние, такой «гибельный восторг», что доводы рассудка отступают куда-то очень далеко».

Долгий летний день неохотно угасал. На Аллее писателей зажглись фонари, со стороны танцплощадки раздались звуки «Ласкового мая», многократно усиленные аппаратурой Митяя. Лина взглянула на часы. Назначенное время уже минут двадцать как миновало. Неужели Марго передумала? Лине стало жутковато, она поднялась, чтобы идти к людям, но тут в свете фонаря мелькнула чья-то тень. Фигура приблизилась, и Лина, узнав Маргариту, вернулась в беседку.

– Извините за опоздание, – сказала Марго, а это была она, – пришлось дожидаться, пока Митяй убежит на танцы. Не хотелось отвечать на его вопросы – мол, куда да зачем я собралась на ночь глядя, о чем я собираюсь говорить с незнакомой москвичкой. Ни к чему разрушать светлый образ матери.

– При всем желании это невозможно, – улыбнулась Лина. – Дмитрий вас обожает! Неужели он способен поверить сплетням? Поверьте, Марго, я не собираюсь никого из местных посвящать в наш разговор. На этот счет вы можете совершенно не волноваться. Мне захотелось встретиться с вами, чтобы узнать: каким человеком Петр Воронов был в девяностые.

– Это не человек. Это кошелек с двойным дном, – тихо сказала Маргарита. – Стальная машина по зарабатыванию денег.

– Мне показалось, что эта машина постоянно модернизируется, – усмехнулась Лина. – За последние лет сорок Воронов не один раз сменил кожу. Непотопляемый тип! Легко вписывается в каждую новую общественную формацию. Хамелеон в костюме от Бриони!