Война за веру - Марик Лернер

— Значит, ты хороший воин, — сказала Мария утвердительно Бирюку.

— Не хуже других. — Он усмехнулся. — Больше вопросов нет?

— А почему соль, которую везете, черная?

— Она всегда такая, — честно удивился Бирюк.

Я прежде тоже так думал. Для внутренних районов и дальше на юге соль имеет огромную ценность, и взять ее можно только у океана.

— А должна быть другого цвета?

В первый раз побывав на берегу, я специально пошел посмотреть, откуда берется соль. Оказывается, не просто добывают из земли, как представлялось. Ее вываривают. Еще и поэтому в наших краях не очень распространен промысел. Дерево дорогое, и соль выходит соответственно. Чаще всего древесину везут с юга. Там джунгли, и не жалко, древесина вырастает быстро. Только много ли на верблюдах через пустыню доставишь. А в степи просто рощ не бывает. Исключительно плодовые сады. Дрова привозят из-за пролива!

Мастер затапливал специальную печь, а подварок в это время «напущал» в котел рассол. Доведя до кипения, внимательно следили за кипением рассола, высматривая момент, когда в нем начнет «родиться» соль. Особенно тщательно работники наблюдали за жаром в печи. Ни в коем случае нельзя было допустить пригорания соли и образования соляной корки на поверхности, так как в данном случае железное днище могло прогореть насквозь.

При появлении первых кристаллов соли добавляли свежую порцию рассола и так поступали несколько раз, пока не получался густой «засол». Чем крепче был первоначальный рассол, тем меньше требовалось добавок и тем короче была «варя». Когда соляной раствор загустевал, кристаллическая соль начинала оседать хлопьями на дно чрена[12]. Это служило сигналом к тому, чтобы уменьшать жар в печи и постепенно гасить огонь. За двое суток опытный солевар получал около двух третей веса «таланта». Очень недурственный заработок, когда за восьмую часть такой порции давали быка или эквивалент в серебре. За сезон до ста тысяч выходит! Не зря именно выходцы из родов мастеров солеварения контролировали побережье.

— Серая у нас всегда была. Ну, иногда желтоватая.

— А! Понял. Это потому, что запекают бруски на хлебной основе с добавлением перетертых ржаных зерен с морскими водорослями. Видимо, они и цвет дают. А нам такое привычно. Как раз белой она не бывает. Ну, если это самое важное, что тебе интересно, спать пора. Завтра с рассветом выходим.

Обоз двигался страшно медленно, так что человек пешком не отстанет, но с постоянной скоростью. Сертан — это сплошная равнина, покрытая травами — ковылем, бородачом, пыреем, низким кустарником и редко стоящими деревьями. Конечно, не везде одинаково и не всегда. Вдоль оврагов и речных долин, как правило, имеются тщательно оберегаемые заросли. Все дело в сезоне и месте, где находишься. Дожди идут всего три месяца, и чем ближе на север, тем более сухо. Потому в сертане люди не живут на одном месте постоянно, а регулярно перегоняют стада. Пока выпадают осадки, скот пасется на севере, потом уходят на более влажный юг.

Суть в том, что спрятаться на голой местности, на фоне выгоревшей растительности практически невозможно. По крайней мере негорожанину. Бирюк остановил коня и, не особо напрягая голос, произнес:

— Выходи. Не заставляй ждать.

Молчание.

— Могу выстрелить, — сообщил в пространство, положив руку на колчан. — Хорошая будет тренировка по бегущему, — сказал обещающе.

Он поднялся из кустарника. Жалкое подобие маскировки, даже если б точно не знал, где искать. Взрослый мужчина лет тридцати, хорошо кушавший и мало похожий на вечно голодных жителей трущоб. Этот не крысюк из захолустья, кусаться не посмеет. В добротной одежде, с котомкой за плечами и в шапке вольноотпущенника. Из оружия один нож, да и то несерьезный. Мясо резать еще годится, человека, безусловно, нет. Лицо красное, непривычен к открытому солнцу, настоящий горожанин. С виду не то чтоб слабый, но явно не приспособлен к физической работе.

— Каждый раз, — говорит Бирюк со скукой, — находится один или несколько думающих, что они сильно умные, и если будут следовать за караваном в отдалении, сумеют легко дойти до обжитых земель.

— Здесь вольные земли!

— Если ты не видишь межевых знаков, это не означает позволение кому ни попадя шляться. За тебя никто не спросит и не станет мстить, потому что ты ничей. На обоз из нескольких сотен телег и людей мало кто посмеет напасть. Зато отставших или отошедших по глупости, а также вот таких ничейных беглых рабов с удовольствием ловят мелкие шайки. Потом продают на побережье.

— Я не раб! — заявил он с негодованием.

Бирюк вынул ногу из стремени и молча ударил его в лицо. Человек с треском улетел назад в кусты.

— Уже стал, — сказал, глядя исподлобья, как тот становится на ноги.

Нет, определенно не боец. Это не Стоппер. Тот только с виду тихий, а глотку перегрызет моментально, пойди не по его. Причем именно зубами. У данного экземпляра вместо злости и готовности драться почти детская обида. Таких ломают быстро.

— К тому же выпоротым, если не научишься правильно себя вести. Это понятно?

— Да, господин, — ответил человек покорно.

— А то можешь устроить забег. Обещаю исключительно плашмя бить при ловле.

Тот промолчал. Даже самому тупому понятно, от конного не уйдет.

— Кем ты был?

— Секретарем патриция.

Не хочет имя называть. Ну это поправимо. Дать всерьез плетью, моментально запоет. Сейчас не важно. Обычно, отпуская на волю, патрон приобретает не покупаемую ни за какие деньги преданность. Почти член семьи, принимающий близко к сердцу ее печали и нужды, на которого можно положиться в любом деле.

— Ты и свидетельствовать против хозяина по закону не имеешь права. И вдруг вглубь сертана подался. Что произошло?

— Его жена обвинила в домогательствах, когда отказался помочь изменить тайно завещание, — угрюмо сказал пойманный.

Ну, понятно. За насилие над аристократками поощряют не просто отрубанием головы, а с большой выдумкой. Доказывать отсутствие вины, когда она визжит и тычет обвиняющим перстом в разорванные одежды, несколько сложно. Глупая, правда. Вместо угроз надо было сразу переходить к аресту.

— А ты приставал? — с интересом спросил Бирюк.

— Нет.

Даже про господина забыл. Дать еще раз в морду?

— Ладно, — подумав, согласился Бирюк благодушно. — Сейчас пойдем со мной, будешь выполнять приказы до Хетара. — Тот машинально кивнул, приходилось слышать. — Там отпущу. Только вряд ли это для тебя хорошо.

Илак вскинул голову, впервые посмотрев не себе под ноги. Не принято у горожан глядеть в глаза вышестоящему. Могут за вызов принять, и неизвестно, что выкинут разобиженные патриции или гордые воины.