За Пророчицу и веру - Марик Лернер

Мой долгий путь подошел к концу. Впереди вырастали городские стены Заритоса[1], не пожелавшего сдаться. На огромном пространстве, насколько хватает глаз, беспорядочно рассыпаны тысячи палаток. Иногда больших, где расположились командиры, но чаще на одного-двух человек. Навскидку собралось тысяч тридцать, плюс со мной не меньше пятнадцати пришло. Серьезная сила, если правильно направить.

Мы едем мимо стен города на холм чуть в стороне от дорог и ворот. Там расположена целая с виду вилла, над которой вьется мой личный флаг – поднимающееся красное солнце с лучами на белом фоне и надписью стандартным латинским шрифтом, но на лингва тамазигхт, как большинству привычнее: «За Пророчицу и веру». Отправленная вперед группа четко выполнила задачу, обеспечив удобное место для стоянки не только командирам, но и обоим легионам. А чуть в стороне поместятся и прочие сопровождающие части.

Четырнадцать месяцев и добрых две тысячи миль триумфального похода по побережью. Еще не похоронили трупы на поле сражения, как помчались мои гонцы и голуби с письмами, а также повезли подстрекательские листовки. Крестьяне прекрасно помнили историю двухлетней давности, когда мы грабили исключительно виллы, а мелких арендаторов не трогали, даже платили за фураж и постой. Теперь я прямо заявил, земли переходят под мою руку и налоговые выплаты снижаются до минимальных пятнадцати процентов от урожая. Правоверные платят десять. Изначально и вовсе хотели освободить своих от поборов, но это путь нехороший. Чем больше станет «чистых», тем меньше денег в казне. Настанет время, и придется все равно обкладывать платежами, так пусть лучше с самого начала, но не сильно обременительного размера.

Безусловно, для правильного определения суммы пользовались кадастрами, описывающими участок и чем владеет семья. Такие стандартно раз в пять лет переписывались и уточнялись прежде. Бюрократия нам досталась от румлян и сейчас очень уместна, избавляя от излишних дрязг. Потому что частенько города отдавали откупщикам отдельные виды сборов, а я такую практику категорически запретил. Слишком часто они выбивали гораздо большую сумму, чем изначально по правилам требовалось. Но нельзя ж брать, сколько податные скажут, доверие тоже имеет границы.

Ну а если семья дает в войско крепкого парня, так и вовсе освобождается на год от любых поборов. Естественно, он может вернуться по истечении срока домой, если уцелел, однако тогда участок остается без льгот.

Больше ничего не потребовалось для взрыва. Платить вместо сорока – пятидесяти всего десять процентов?! Деревенские общины наперегонки побежали преклонять колени и требовать (!) прислать им магида[2], чтоб обучил правильным молитвам. Конечно, можно не сомневаться, большинство продолжит приносить жертвы своим домашним идолам еще долго. Но дети их уже будут верующими, поскольку учеба у присланных становилась обязательной.

Но кого волнуют такие вещи, когда можно освободиться от налогов и не платить вовсе, отдав младшего сына в армию, которому все равно получать после смерти отца нечего?! Сельское население, за редчайшим исключением, поднялось в едином порыве, внезапно уверовав в Единого. Городские жители, а также ополченцы и наемники подвергались нападениям на каждом шагу, стоило высунуться из-за крепостных стен. Хозяев земли вырезали буквально семьями, и они бежали, бросая имущество. Потом эти земли разделили между своими, и в большинстве случаев мои люди утверждали итог кровавого передела. Иногда часть поместья или целиком отдавались моим заслуженным соратникам. Они могли селиться там или сдавать в аренду местным жителям. Тоже пример для подражания.

По арцотам – округам бродили целые крестьянские армии, не щадящие никого, имеющего доход чуть выше среднего, и целенаправленно охотящиеся на откупщиков и хозяев поместий, включая храмовые земли, и приход моих отрядов буквально приносил облегчение всем. Волубис, Альтава, Тасакора, Большой Порт, Картенна, Икосий, Ауция, Ситифия, Цирта, Калама, Тагаст – нет числа большим и малым городам, открывавшим ворота в надежде на защиту от взбесившейся черни. И реально пару раз приходилось уничтожать излишне распоясавшихся и не желающих подчиняться. А некоторые отряды расформировывал, разбрасывая по отдельным частям. Причем еще и по конкурсу брал. Молодых и здоровых.

Лишь однажды Тингис[3] не сдался на милость победителей. Их тоже можно понять. Городские власти были одними из основных интересантов в приглашении зверолюдей и прекрасно знали, чем это для них закончится.

Списки нарушивших прежний договор у меня имелись, и после занятия очередного города казни начинались практически сразу. Тем не менее важнее было не прикончить, а отобрать подчистую имущество. Очень скоро замазанные в переговорах и призывах к войне поняли это и побежали в две стороны. За море, забрав наиболее ценное, и мне навстречу. Потому что я милостив, как предписывает религия.

Пришедших с повинной не убивали. Землю да, отбирал. Но это у всех. Двенадцать миль от городских стен остались во власти муниципалий. А жизнь не отнимал, наложив весомый штраф. Достаточно заложников из ближайших родственников. Кто поумнее, прекрасно сознавал, на новом месте ничего хорошего не ждет и лучше лишиться части добра, чем всего. Конечно, от иных можно было получить в будущем неприятности, но это в порядке вещей, второго прощения им не получить. Ведь сказано в «Диатессароне»[4]: «Будь милосерден к кающемуся, но если он повторил предательство, значит, душа тяготеет к злу. Третьего раза случиться не должно». И еще: «При оценке поступков всегда исходи из побуждений. Случайные оплошности и грехом считать нельзя. Сознательное нанесение вреда – преступление».

Городские должности, а во внутренние дела вмешиваться государство в моем лице не собиралось, из-за перетряски и новых законов, со снижением ценза и дарованием гражданства становились доступны людям, прежде не участвовавшим в управлении, – ремесленникам и мелким купцам. Плюс всякие ограничения на приобретение собственности и распоряжение ею законным способом убирались новым Кодексом, что сразу делало сторонниками пришедшего порядка множество народа. Прежде люди, не имеющие двух родителей, родившихся здесь, десятилетиями жили в городах, но приобрести недвижимость не имели права.

Если крестьяне готовы были удавить прежних хозяев и нередко это делали, то городские ворота при появлении моих знамен открывали мастеровые. Половина бескровно взятых союзных портов пережила бунты с погромами и смену руководства. Кодекс действовал с момента оглашения в новом городе, но он был одинаков для любого и обратной силы не имел. Имущество считалось принадлежащим хозяину по прежнему договору или реальному владению. Надо ли пояснять, как с удовольствием шел передел не только пахотной земли, но и особняков с мастерскими еще до вступления правоверных в город.