Сад камней - Яна Темиз

Отсюда, с пыльной, вытоптанной толпами туристов площадки, она с немым укором высокомерно взирала на тех, кто не в силах был понять разницу между собственным сиюминутным ничтожеством и ее непоколебимым, вечным мраморным могуществом.

Я – мрамор, вы – песчинки, словно говорила она. Вы мните себя героями, оракулами, мудрецами, вы играете в жрецов и воинов, в философов и строителей, в менеджеров и политиков… как вы смешны, когда, окаменев, стоите передо мной…

Лана зажмурилась – нет, хватит, что за наваждение! Все понятно, античный барельеф, красиво и ценно, но зачем же так… погружаться?.. Никаких сил не хватит… как это там у классика?.. Оно конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?!

Ей стало смешно, и она с облегчением оглянулась. Чуть ниже площадки с Медузой располагалось большое прямоугольное, то ли разрушенное, то ли действительно не достроенное здание. К нему вели высокие ступени, а на фундаменте располагалось то, что то ли некогда было, то ли задумывалось колоннадой. Две колонны сохранились лучше других – они тянулись к самому небу, и если бы небо висело здесь на той же высоте, что над Москвой или Петербургом, то они, несомненно, упирались бы в него, не давая упасть. Но здешнее небо, не отягченное облаками, легко парило где-то в такой дали, которая делала его недосягаемым даже для этих колонн.

– Пойдемте? – спросил почему-то утративший всю свою уверенность Крис. – Или вы хотите еще?..

– Нет-нет! – хватит этого интима с Медузой, как-то это было… чересчур. Музеев, что ли, не видела? Рука машинально потянулась к шляпе: спрятаться, прикрыться, не выставлять напоказ перед посторонним… душу? чувства? что?..

Кажется, она поняла.

Крис исподтишка наблюдал за ней, не останавливаясь взглядом на привычных, знакомых до последней царапинки камнях. У русских, как правило, неплохое образование, а если добавить этот их вечный романтизм и умение увлекаться… она, кажется, увлеклась. Сейчас важно повести себя так… черт, я не представляю себе, как надо себя повести, чтобы ничего не испортить!

Прежде всего, надо, наверно, не дать ей заметить, что я заметил… черт! Запутаешься с этими женщинами.

Крис отдавал себе отчет, что он ничего не понимает в реальной жизни. И в реально существующих, ходящих рядом, говорящих с ним, что-то думающих людях. Самому ему бы, вероятно, никогда не пришло это в голову, но когда все постоянно твердят… особенно женщины.

«Крис, ты ничего не понимаешь в реальной жизни! – первой была, кажется, мама… мамы ведь всегда во всем первые, да? – Брось свои книги и все эти надписи, посмотри вокруг!.. как ты будешь жить, мальчик мой, господи?!»

«Крис, ты такой милый, но ты ничего не понимаешь в реальной жизни!» – щебетали прелестные девушки с уже забытыми именами, собирая недавно расставленные на его полках духи и безделушки в дорожные сумки.

«Крис, какого черта, ты что, вообще ничего не понимаешь в реальной жизни?!» – это жена, первая, бывшая и, скорее всего, последняя. Сначала фраза звучала в ее устах как вопрос – потом превратилась в утверждение, потом в уверенное восклицание. И сменилась молчаливым приговором: к совместной жизни не пригоден.

Может быть, не пригоден к жизни вообще. К той самой пресловутой «реальной» жизни.

Ему казалось, что ничего в жизни не понимают они – те, кто произносил приговор, кто не мог понять, почему интересно и важно прочитать древнегреческую надпись на мраморном надгробии и совсем не интересно, скажем, заниматься недвижимостью и удачно продать очередную виллу.

Женщины. Странные существа, произносящие приговор, живущие той самой жизнью.

Он твердо знал, что понимает что-то главное – но не в их «реальной» жизни, а в совсем другой, той жизни, которая текла и течет под средиземноморским солнцем, у которой нет конца и начала, которая напоминает о себе легким дуновением ветра… или вот этими древними камнями.

Он не мог смириться с тем, что должен делать что-то общепринятое и оставить все как есть. Работать, например, риэлтором, продавать, покупать, вести переговоры и разговоры, зарабатывать деньги, тратить их на то, что принято у понимающего «реальную» жизнь большинства, а истратив, снова озабоченно продавать и зарабатывать… это что – жизнь?! Это кому-нибудь интересно?!

Женщинам? Господи, почему?! Как это может быть интересным?! Да лучше вообще не жить, чем жить их «реальной» жизнью! Почему кому-то нужны и интересны сами женщины – эти, нынешние, ничего не желающие знать, ни во что не вникающие, занятые какими-то пустяками вроде туфель и кремов?! Им вообще незачем жить, этим женщинам! Почему многие мужчины без них не могут, хотел бы я знать! Нет, секс, это понятно… но это же… ну, как еда – не жить же ради нее, поел и пошел! И какая, в сущности, разница, что и с каким соусом есть?

Нет, он знает, что интересно и нужно ему. Может быть, когда-нибудь все поймут то, что уже понял он… вон эта Лана… шляпу надвинула, чтобы я не заметил! Но я заметил – потому что знал, чего ожидать. До нее тоже некоторые попадались, не она первая, только с ними ничего не получилось, а с этой, кажется, есть шанс. И у женщин бывают проблески – если правильно себя повести.

Если бы еще точно знать – как именно!

Наверно, надо вести себя естественно, так же, как до этого.

– Вот здесь, – показал он, когда они спустились на несколько ступенек вниз, а Лана снова – уже снизу вверх – бросила взгляд на Медузу, – был священный колодец… осторожно, там довольно глубоко… вообще, сейчас, когда пойдем в сам храм, вы будьте внимательны. Тут ограждений нигде никаких нет… вернее, в последнее время появились, некоторые предупреждения я сам повесил… здание строилось с размахом, сами видите… сто восемь метров в длину, пятьдесят в ширину, а представьте себе, если бы были еще все колонны…

Представить Лана могла все, что угодно.

Сто восемь метров – педант чертов! Сказал бы просто – сто или больше ста, как сейчас принято, так нет, надо ему образованность показать! А как проверить, правда сто восемь или, к примеру, сто девять? Или сто семь? И какая разница, господи?!

Она уже видела, что он был прав, во всем прав, это действительно really great, иначе не скажешь… тут вообще ничего не скажешь! Почему это сооружение, это грандиозное здание, этот остов архитектурного динозавра не произвел на нее никакого впечатления, когда она смотрела на него от дороги?

Или она была занята своими мыслями (Стас, черт его побери!), или машина ехала слишком быстро, а потом она с трудом переходила дорогу и смотрела на кассира, и на книжную обложку и путеводители… а он хитрец, этот Крис, отвлекал ее разговорами до самой Медузы!

К тому же тогда она смотрела сверху вниз… в прямом и переносном смысле, а эти камни не прощают такого отношения и не показываются во всей красе смотрящему на них свысока.

Отсюда, снизу, от подножия храма становилось совершенно ясно… что?

Что вся наша жизнь – такая малость? Наверно, древние были убеждены в этом и строили, исходя из этого убеждения. Высокие ступени – ногу с трудом поднимаешь! ты все еще думаешь, что что-то значишь, маленький человек? – вели наверх, туда, где сохранились основания огромных – действительно огромных, неохватных, куда там Большому театру и Казанскому собору! – колонн. Некоторые из них были довольно высокими, от других сохранились лишь украшенные причудливой резьбой основания, а две, те самые, видные издалека, уверенно возвышались над всем, что не удалось победить все разрушающему времени и еще больше разрушающим людям.